Оружейных дел мастер (СИ) - Данков Влад

Метров через сто, когда до опушки оставалось еще более полукилометра, за спиной из расползающегося по долине дыма вынырнули несколько всадников, и Данила, задыхающийся и выбившийся из сил, понял, что все равно не уйдет.

От первого преследователя, вознамерившегося палицей снести ему голову, инженер сумел увернуться, шарахнувшись в сторону, но другой всадник, проносясь мимо, выставил в сторону локоть с металлическим налокотником, и Данила, второй раз за день лицезрев звезды из собственных глаз, снова оказался в нокауте.

Потом его долго куда-то везли неизвестно на чем, потому как все, что он помнил –

тряска. Затем привели в чувство, грубо и бесцеремонно окатив водой.

Данила открыл глаза и обнаружил, что смотрит в грязный пол, выстеленный некогда белым мрамором, потому что находится в полувисячем положении, голова свисает на грудь, ноги волочатся по полу, а за руки с двух сторон крепко держат. В нос ударил неприятный запах — но точно не нашатырь.

Инженер поднял гудящую голову, несколько раз моргнул, фокусируя взгляд на человеке, стоявшем перед ним, и обмер, потому как это оказалось чем угодно, только не человеком. Роста невысокого, едва повыше самого Данилы, серая кожа лица — да можно ли назвать лицом такую харю?! — нос гипертрофированно крупный, мясистый и крючковатый, маленькие глазки, уши, торчащие в стороны, как у эльфа, но покороче и поуродливее. Дополнял картину рот с парой клыков нижней челюсти, выглядывающих из-под нижней губы, да шрам через всю рожу.

Существо было субтильно, одето в кожаные одежды, поверх — кольчуга, наплечники и прочие элементы брони. У пояса — кинжал и топорик явно не мирного назначения.

Убедившись, что все внимание Данилы принадлежит ему безраздельно, уродец резко и гортанно произнес несколько слов с хорошо слышимыми вопросительными и приказными интонациями.

— Опять двадцать пять, — простонал инженер, — не понимаю я ни черта…

Тот едва заметно кивнул, Данилу легко оторвали от пола, под дых врезалось что-то наподобие пушечного ядра.

Он мучительно закашлялся, с ненавистью глядя на уродца. Тот интерпретировал взгляд совершенно верно, потому что Данила сразу же получил еще раз, а потом еще и еще. Затем инженеру дали немного прийти в себя, и чертов выродок снова повторил свой вопрос.

— Я. Не. Понимаю.

Удар. Пауза. Вопрос.

— Я не понимаю! Нихт ферштейн, гнида.

Удар, пауза, вопрос. Удар, пауза, вопрос. Данила, убедившись, что серокожая мразь слишком тупая и до нее не доходит, что допрашиваемый не говорит на ее языке, перестал отвечать, бессильно повиснув в крепких руках.

Наконец, уродец сообразил, что понятного ему ответа не получит, и принялся обшаривать карманы Данилы, но ничего не нашел: видимо, все вычистил эльф. Его единственным трофеем стал металлический рубль вышедшего из обращения образца с выпилом для открывания пивных бутылок. Урод недоуменно повертел монету в руке, попробовал на зуб, а затем, видимо, все-таки понял, что имеет дело с чужестранцем,

положил рубль в карман, свой, естественно, и махнул рукой в и ежу понятном жесте:

«убрать с глаз долой».

Данилу поволокли по полутемному, освещенному факелами коридору, при этом инженер отметил, что интерьер напоминает ему не то средневековый особняк, не то что-то в том же духе, и что ножищи у волочащих его парней обуты в грубые сапоги дикого размера, как минимум шестидесятого по отечественному ГОСТу.

Затем его выволокли из здания под ночное небо, протащили метров сто, треснув по голове за попытку оглядеться, и доставили к ограде в виде столбов с натянутой в несколько рядов проволокой. Один что-то крикнул, где-то что-то заскрипело, часть ограды поднялась вверх. Данилу бесцеремонно швырнули вперед, ворота со скрипом опустились.

— Сволочи, — прохрипел инженер, сплевывая кровь из разбитого рта, и подвел под себя руки, пытаясь приподняться.

Его сразу же обступили и помогли встать на ноги, но на этот раз осторожно. Данила посмотрел вокруг и с облегчением вздохнул: несмотря на вступающую в свои права ночь, он сразу увидел, что находится среди людей, и это оказалась первая хорошая новость за весь этот проклятый день. А еще одной дерьмовой стало понимание того, что Данила попал в самый натуральный концлагерь.

Ночью Данила не стал ни в чем разбираться, а напился из ручья, который протекал прямо через загон для пленников, вымыл лицо и уснул на грубом настиле из жердей и сена, он был слишком измотан и разбит для чего-то еще.

Наутро обитателей концлагеря разбудили противным звуком рожка. Инженер толком не выспался, все тело ломило от побоев и усталости, однако голова прояснилась, и вовремя: если он не хочет застрять тут надолго — надо включать мозги.

Однако расклад обрисовался предсказуемо катастрофический.

Товарищи по несчастью хоть и были людьми, но на известных Даниле языках не разговаривали. С виду люди как люди, чертами лица напоминают венгров или поляков, преимущественно кряжистые, тощие — в концлагере иначе и не бывает — и почти все типично мужицкой наружности, одетые, в основном, в рванье, некогда бывшее домотканой одеждой. В общем, типичные представители средневекового простолюда.

Поработители заинтересовали Данилу намного сильнее.

Они делились на две очень разные группы: первые невысокие и тщедушные, ростом и комплекцией похожие на самого инженера уродцы с серой кожей, вторые — здоровенные амбалы грязно-зеленого цвета, которых Данила сразу же окрестил «орками». Каждый ростом метра два, вес — за стольник, короткие кривые, но очень крепкие ноги, мощный торс и мускулистые длинные руки с кулаками почти как голова Данилы. Лица — уродливы, с гипертрофированными нижними челюстями, приплюснутыми носами и невысокими лбами. Судя по характерным нижним клыкам, торчащим изо рта — дальняя родня уродцев.

Правда, долго присматриваться Даниле не дали: вместе с другими заключенными его погнали на работу.

Концлагерь располагался возле речушки с водяной мельницей, неподалеку находился карьер, где заключенные добывали камень и неизвестную Даниле руду.

Узников — на глазок тысячи три — стерегли примерно три или четыре сотни орков, уродцев же инженер насчитал до полусотни, определив, что именно мелкие ублюдки тут главные: все они, и офицеры, и солдаты, и несколько мастеров, отбиравших из тележек куски руды по им одним известным признакам, вели себя совсем не как орки, демонстрируя определенную степень организованности и командной работы. В то же время орки, ленивые и равнодушные к происходящему, делали что-либо только по приказу офицера-уродца или своих вожаков.

Данила сразу решил держаться возле одного пожилого, жилистого крестьянина с длинными черными усами, свежим шрамом на щеке и тяжелым взглядом. Он был одним из тех, кто оказал Даниле первую помощь, дав напиться и указав свободное место на подстилках. Инженер заметил, что человек этот обладает определенным авторитетом среди узников, возможно, его помощь будет нелишней при организации побега.

Пленники спускались в карьер, беря инструменты — кирки, ломы да лопаты — у входа. Поесть им никто не дал, и новый знакомый жестами объяснил: если не выполнить утреннюю норму, то и вовсе можно без пищи остаться. Пришлось взяться за лом и долбить неподатливую породу.

Вместе с тем, Данила смог изучить систему охраны: орки по периметру, числом до сотни, да несколько надзирателей в самом карьере. Некоторое время он недоумевал, почему так мало дежурных, и даже обдумывал, как бы объяснить жестами, что надо всем скопом броситься на охрану и перебить: соотношение сил даже против полного состава охраны — десять на одного, а если считать только одну смену — то и вовсе тридцать против одного орка. Конечно, у орков доспехи и устрашающие палицы, у пленников — кирки да лопаты, но тридцать на одного — перевес подавляющий.

Данила, впрочем, здраво рассудил, что вначале надо понять расклад, а потом уже куда-то бежать, а часом спустя ему стало ясно, почему охраны так мало. Таща тележку с рудой, он стал свидетелем, как орк-охранник, которому что-то вдруг не понравилось, прямо посреди разговора с узником хряпнул его палицей. Причем легко и непринужденно ударил, даже без замаха. Нес палицу на плече, снял легким движением, плавно переходящим в удар, оружие мелькнуло в воздухе, послышался глухой звук соприкосновения оружия и тела — и то, что осталось от человека, отлетело шагов на пять и осталось лежать мешком фарша с переломанными костями.