Джульет МакКенна - Удача игрока

Женщины пожали плечами.

– Мы не умеем читать, ни я, ни Серида, – спокойно объяснила первая.

– Как насчет этой?

Фру перевернул обратно несколько листов пергамента и нахмурился, перебирая пальцами лады. Его лицо прояснилось, и он начал мелодию с хитрой сменой высоты в середине куплета. Женщины кивнули со смеющимися глазами и присоединились к нему в задорной песенке о Белом Вороне. Оторвавшись от работы, Ориал добавила свое сопрано, и Фру перешел в более низкую тональность, их голоса то сливались, то расходились, создавая изящную гармонию. Я внимательно слушала, ловя себя на том, что киваю в такт, но хотя мелодия оставалась неизменной, слова растворились в хаосе, как только певцы дошли до припева.

Смеясь, Фру перестал играть, и Ориал захихикала. Она сказала что-то женщинам, и я вновь прокляла свое незнание языка.

Целительница посмотрела на меня.

– Беда с этим джалквезаном: все знают разные варианты!

Она повторила слова первой женщине, и та, пошевелив губами, кивнула.

– Тогда еще раз.

Фру снова заиграл, и на этот раз они запели в лад, их задорное исполнение расшевелило все становище. Народ подходил и начинал подпевать, каждый подлаживался к словам большинства.

Когда они закончили, первая женщина посмотрела на меня.

– Ты еще должна зажечь огонь в очаге, не так ли? – Она говорила на тормалинском почти без акцента. – Это надо сделать прежде, чем солнце начнет садиться.

Она встала, и я осторожно положила песенник на землю рядом с Фру.

– Ты присмотришь за моей книгой, если я оставлю ее с тобой? – нервно спросила я.

– Как за ребенком моей крови, – обещал менестрель. Поскольку во время наводнения он лучше позаботился о своей лютне, чем о Зенеле, я поняла, что он не шутит.

Пересекая поляну, я столкнулась с женщиной, когда она выходила из своего дома со связкой лучины.

– Меня зовут Ливак.

– А я – Алмиар. – Недостаток плоти на костях и дубленая, как лайка, кожа не позволяли точно определить ее возраст, кроме того, что она из поколения моей матери. Ее рыжие волосы щедро посеребрила седина, а теплые, глубоко посаженные глаза окружала сетка веселых морщин. – Мы очень рады тебе, дорогая.

– Меня интересует песня, которую вы пели, – небрежно обронила я. – Как получилось, что все вы знаете разные слова, особенно джалквезан?

Алмиар раскладывала аккуратный костер в выложенной камнями яме, помещая среди лучины спрессованные комки сушеного мха.

– Таким вещам учатся у материнского бока, – пожала она плечами. – Как она училась у своей матери и так далее, назад по Древу Лет. Все растет и изменяется, слова не исключение.

Иначе говоря, с каждым повторением, с каждой сменой поколений в текст закрадывались изменения, пока то, что когда-то могло быть эфирным заклинанием, не превратилось в тарабарщину. Мой былой оптимизм камнем пошел кб дну: не будет того мгновенного откровения, что отправило бы меня прямо к пиру в конце баллады, не так ли?

Алмиар протянула мне кремень с огнивом, а потом, через отверстие для дыма в центре крыши, посмотрела на солнце.

– Ты еще можешь использовать зажигательное стекло, если хочешь.

Но в песнях, доносившихся снаружи, все еще бился пульс эфирной магии. Я откашлялась.

– У меня есть другой способ зажечь огонь.

Я встала на колени возле Алмиар и глубоко вдохнула, чтобы унять тошноту в желудке. Высшее Искусство не раз вторгалось в мой ум и преследовало меня с безжалостными целями. Я всегда колебалась насчет того, чтобы использовать его самой, но это было совсем незначительное заклинание, одно из очень немногих, которые я знала, и вполне безобидное, не более чем праздничный фокус, каким я сочла его поначалу.

– Талмия меграла элдрин фрес.

Не хранят ли мудрость Народа те женщины, что постарше? Если они увидят, что я тоже кое-что знаю, они непременно поделятся ею.

Алмиар даже испугалась, когда желтые язычки пламени заплясали среди щепок и мох ярко вспыхнул.

– Как ты это сделала?

– Это что-то вроде чар.

– Вот здорово. – Восхищение победило страх. – Значит, ты – маг, как твой мужчина?

Я покачала головой.

– Его магия – магия стихий. А это – прием более редкой магии, которую называют Высшим Искусством. У Народа нет подобных заклинаний?

– О нет, я в жизни не видала ничего подобного. – Брови Алмиар поднялись, и я бы поставила все деньги, когда-либо проходившие через мои руки, что она говорит правду. – Это чудо, верно?

Я улыбнулась, чтобы скрыть разочарование. Алмиар внезапно стала озабоченной.

– Ты ведь не покажешь детям, нет? Они начнут баловаться с кремнем и огнивом, и хотя дрова такие мокрые…

– Нет, не покажу, – успокоила я ее. – Но ты могла бы использовать его для своего очага, научить своих подруг.

Если маленький огненный трюк распространится, возможно, он зажжет где-то искру памяти или узнавания. Сейчас я бросала руны наугад, но ничего лучше придумать не могла.

– Попробуй сама, – предложила я, расчищая клочок земли, прежде чем аккуратной кучкой сложить растопку. – Почувствуй песню в словах.

– Может, и вправду попробовать? – Искушение боролось в ней с врожденной склонностью к благоразумию.

– Просто сосредоточься на словах, – подбодрила я ее.

– Талмия меграла элдрин фрес.

По крайней мере, слушая Алмиар, я убедилась, что ритм Лесного языка звучит в непонятных словах. Слабое мерцание осветило растопку.

– Это и правда здорово! – Радость успеха засияла в карих глазах Алмиар. – Ну, ты будешь готовить для своих мужчин нынче вечером или хотела бы поесть у моего очага?

– Они не мои мужчины, – объяснила я ей. Будь они моими, они предпочли бы мне любую стряпуху. – Мы сочли бы за честь поужинать с тобой.

Алмиар задержалась у двери.

– У тебя инстинкты твоей крови, дитя, хоть ты и выросла как инородка. – Наклонив голову, она без дальнейших церемоний вышла наружу.

Я посмотрела на стены вокруг себя и вздохнула. Все это очень мило в благоуханные дни весны и лета, но, бьюсь об заклад, зимой тут будет ужасно холодно и сыро. Я бы предпочла иметь крепкий каменный дом, и широкий очаг, и желательно деньги, чтобы держать служанку, которая будет гнуть спину над стряпней и уборкой.

Недоумевая, куда делись мои спутники, я вышла, моргая, на солнце. Народ был занят у своих домов. Приветливо улыбаясь, подошла какая-то женщина, чтобы оставить возле нашей двери груду кухонных горшков, а одна девочка застенчиво предложила мне миску кресс-салата, собранного у соседнего ручья. Я могла бы купить и то, и другое в пределах пол-улицы от моего дома в Ванаме.

Глава 4

Эта очаровательная песня, любимое творение Лесных менестрелей, бесспорно, показывает, что, каким бы чуждым ни казалось нам это племя, мы все воздаем должное почтение одним и тем же богам.