Ксения Баштовая - Пыль дорог

Наконец, когда джокер был готов плюнуть на все, сесть на землю и пожелать музыканту дальнейшего пути в гордом одиночестве, тот, легко перешагивающий через корни деревьев, остановился:

— Дальше мы вряд ли пройдем в темноте. Привал.

Каренс с тихим стоном повалился на землю, оперся спиной о ближайший ствол и устало прикрыл глаза. Увы, ненадолго. Через мгновение, не больше, его похлопали по плечу и нетерпеливо поинтересовались:

— Так и будешь сидеть?

Мошенник, уставший за прошедший день как собака, распахнул слипающиеся глаза: на фоне ночного неба проступал нечеткий силуэт Найрида, временно исполняющего обязанности личного карающего демона.

— Ну что тебе еще надо, а? — страдальчески протянул джокер.

— Хворост собрать, — пожал плечами музыкант.

— В смысле?

— В прямом, — любезно пояснил бард. — Нужно разжечь костер. Я не уверен, что здесь нет хищников. Или ты предпочитаешь спать на дереве?

— Как же я тебя ненавижу! — тихо простонал мошенник, вставая. Как можно в полной темноте собирать хворост?

К счастью, у Найрида обнаружилось старое конденсированное осветительное заклинание, так что удалось набрать немного сухих веток. Засыпая, мошенник старался не думать о том, что вставать ему придется часа через два-три, чтобы следить за костром. Сперва менестрель, потом — его ученик.

На рассвете, когда солнечные лучи только начали проникать сквозь неплотную решетку ветвей, Каренс проснулся. Причем проснулся, вопреки устоявшейся традиции, вовсе не потому, что Найрид решил в очередной раз показать всю пакостность своего характера. Просто какой-то дурной проголодавшийся дятел затарабанил по дереву над самым ухом мошенника. Каренс подскочил от этой нежданной дроби, заозирался по сторонам и с удивлением понял, что этой ночью его никто не будил.

Менестрель сидел возле давно потухшего костра, обхватив руками колени, и спал, свесив голову. Каренс встал и, подойдя к дремлющему музыканту, потряс его за плечо.

— А? Что? — подскочил Найрид. — Я не сплю! Я слежу!

— Ты почему меня не разбудил? — рявкнул Каренс.

Найрид сладко зевнул:

— Когда?

— Когда моя очередь сторожить костер подошла!

Если бы Найрид объяснил свой поступок жалостью, Каренс бы точно разобиделся, но менестрель слишком хорошо знал друга, а потому просто рассмеялся:

— Я сам заснул.

Ссора закончилась, так толком и не начавшись.

Надо сказать, лес только издали да в потемках казался небольшим. Сейчас, окинув взором расстилающийся пейзаж, Каренс с уверенностью мог сказать: гитару придется искать долго. Причем не факт, что удастся найти хотя бы ее обломки.

Мрачный голодный джокер (запасов не оказалось ни у одного из путешественников) плелся за менестрелем и подсчитывал в уме, сколько же он протянет на подножном корме. Получалось, что очень мало. Для диких груш и яблок еще рано, ягоды тоже не поспели, об охоте не могло быть и речи ввиду отсутствия даже подобия силков, не говоря уже об оружии.

Трава мягким ковром стелилась под ноги. Где-то над головой раскричалась невидимая птица. Мошенник на мгновение поднял взор к скрытым за переплетением ветвей небесам, ничего не увидел, затем бросил взгляд себе под ноги и вздрогнул, обнаружив расплывшиеся под сапогом, на травинках, алые брызги. Мысль заметалась перепуганным зайцем. Кто, когда, как? Где труп? И почему ни менестрель, ни джокер ничего не услышали — ведь пятна свежие…

Мошенник осторожно сдвинул ногу в сторону, вглядываясь в растущие поблизости кусты, и тихо выругался: под сапогом обнаружилось с десяток раздавленных раннеспелых ягод.

— Ты что стоишь? — окликнул Каренса ушедший вперед Найрид.

— Задумался, — отмахнулся джокер.

Ближе к полудню чувство голода стало просто нестерпимым, а неутомимый музыкант все шел и шел вперед, зорко оглядываясь по сторонам, словно надеясь разглядеть где-то в кустах оброненную неведомым чудовищем гитару. Когда Каренс предложил поймать какую-нибудь живность на обед, музыкант только ядовито поинтересовался, давно ли он не сидел в тюрьме за браконьерство. И ускорил шаг.

Тихий то ли плач, то ли поскуливание менестрель услышал первым. Он замер, вскинув руку:

— Слышишь?

— Что? — непонимающе закрутил головой мошенник. Ничего не обнаружив, он вынес вердикт: — Это у тебя видения уже начались. От голода.

Найрид нахмурился:

— Видения бывают либо у святых — а я пока к Скхрону в гости не собираюсь, — либо у припадочных, а я…

— А у тебя все признаки, — заверил его джокер.

— Да я тебя! — замахнулся на ученика музыкант.

— Вот видишь, уже кидаться начинаешь, скоро пена изо рта пойдет.

Новый всхлип, раздавшийся откуда-то слева, услышал даже не верящий ни во что джокер.

Путешественники переглянулись и, не сговариваясь, направились на звук.

С неделю назад над лесом промчалась гроза, как и положено: с громами, молниями, завываниями ураганного ветра. Один из порывов ветра повалил толстый вековой дуб. Выворотень переплелся ветвями с растущими неподалеку деревьями, образовав над самой землей густую беспорядочную сеть. И вот в ячейку этой сети и попала передней лапой молодая волчица. То ли перескочить пыталась, то ли еще что. Зверь угодил в ловушку дня три назад, не меньше — вывернутый под странным углом сустав не давал волчице выбраться из природного силка, и сейчас она, ослабшая от голода, уже даже не пыталась вырваться. Лишь жалобно повизгивала, не отводя взгляда серо-золотых глаз от вышедших на поляну людей.

— Подержишь за голову? — мрачно поинтересовался мошенник, делая шаг по направлению к пойманному зверю.

Менестрель задумчиво потер подбородок:

— Попытаешься освободить?

— А у меня есть выбор?

— Ты же вроде был голоден? — хмыкнул Найрид, расстегивая надетый с утра колет.

Джокера аж передернуло:

— Спасибо, но волчатину я не буду есть даже под угрозой виселицы.

— А что так?

— Дрянь неимоверная, — мрачно буркнул Каренс, подходя к пойманному зверю.

— Пробовал, что ли? — не поверил Найрид.

За время разговора спутники успели приблизиться к волчице: менестрель взвесил в руках снятый колет и, размахнувшись, набросил его на морду зверю. Волчица взвыла, отчаянно замотала головой, но менестрель был сильнее.

— Довелось, — сообщил джокер, запуская руку в сплетение веток.

— И как? — спросил музыкант.

— Вроде ж понятно сказал: больше не буду есть даже под угрозой смерти.

На некоторое время наступило молчание, прерываемое лишь отчаянным поскуливанием. Внезапно Каренс остановился и предупредил: