Роджер Желязны - Знак единорога

Затем остался один лишь свет.

Затем — абсолютная неподвижность.

Затем свет исчез, и не было ничего. Даже темноты. Брешь в существовании, которая могла длиться мгновение или вечность…

Затем тьма вернулась, возвратив свет. Но черное и белое поменялись местами. Свет наполнил промежутки, очертив пустоты, которые должны были быть предметами. Первый звук — журчание воды: откуда-то я знал, что мы остановились возле источника. Первое ощущение — трепет Звезды. Затем — запах моря.

Затем показался Образ или искаженный его негатив…

Я подался вперед, и еще больше света просочилось сквозь грани вещей. Выпрямился, и свет исчез. Опять вперед, на этот раз дальше, чем перед этим…

Свет растекся, внося в абрис вещей различные оттенки серого. Затем мягко, коленями я предложил Звезде приблизиться.

С каждым шагом что-то возвращалось в мир. Поверхности, структуры, цвета…

Я слышал, как остальные следовали за мной. Образ подо мной не растерял ни капли таинственности, но обрел смысл, что постепенно занял свое место в ширящемся водовороте дальнейшего становления мира окрест.

Пока мы ехали по холму вниз, вновь всплыло ощущение перспективы. Море, теперь ясно видимое по правую руку, подверглось — возможно, чисто оптическому — отделению от неба, с которым казалось объединенным в некое Urmeer[46] вод вверху и вод внизу. Не определившееся по отражению, но пока и не оказавшее заметного эффекта. Мы направлялись вниз по крутому, каменистому скату, который вроде как брал начало на задворках рощи, куда нас привела единорог. Наверное, метрах в ста под нами находился совершенно ровный участок, нечто вроде сплошной, недробленой скалы — грубой овальной формы в пару сотен метров по большей оси. Склон сглаженным выступом, по которому мы ехали вниз, кренился влево, возвращался обратно, описывая огромную дугу — этакие круглые скобки. Он казался наполовину сложенным в пригоршню. За его правым краем не было ничего — земля круто обрывалась к кромке необычного моря.

И все три измерения снова заявили о себе. Солнце висело громадным шаром расплавленного золота, который мы уже видели раньше. Небо было более глубокого и синего цвета, чем в Янтаре, облаков не было. Море было под стать — не запятнанное ни парусом, ни островом. Я не видел птиц и не слышал иных звуков. Шумели только мы. Гнетущее безмолвие окутывало этот край в тот день. В поле моего внезапно ясного зрения, там, внизу на поверхности, Образ наконец достиг своего местоположения. Мне казалось, что был он начертан на скале, но, как только мы приблизились, я увидел, что Образ заключен в недрах скалы… золотисто-розовые завитки, подобные прожилкам экзотического мрамора, кажущиеся естественными, несмотря на очевидную неслучайность рисунка.

Я натянул поводья, и мои спутники остановились возле меня, Рэндом — по правую руку, Ганелон — слева.

Долго в молчании мы разглядывали Образ. Темное, с неровным краем грязное пятно, сбегая от внешнего обода к центру, затирало часть картины непосредственно под нами.

— Знаете, — наконец сказал Рэндом, — выглядит так, будто кто-то сбрил верхушку Колвира, срезав ее где-то на уровне подземелий.

— Да, — сказал я.

— Значит — исходя из подобия, — это лежит на уровне нашего Образа.

— Да, — снова сказал я.

— А район пятен — на юге, откуда и идет черная дорога.

Я медленно кивнул, как только возникшее понимание выковалось в уверенность.

— Что это значит? — спросил Рэндом. — Похоже, это соответствует истинному положению вещей, но больше я не понимаю ничего. Зачем нас привели сюда и показали эту штуку?

— Это не соответствует истинному положению вещей, — сказал я. — Это и есть истинное положение вещей.

К нам повернулся Ганелон.

— На тени Земля, которую мы посещали — и где ты провел так много лет, — я слышал стихи о двух дорогах, что расходятся в лесу, — сказал он. — Заканчивается она так: «На развилке двух дорог я выбрал ту[47], где путника обходишь за версту, и в этом было дело». Когда я услышал ее, то подумал о том, как ты сказал как-то: «Все дороги ведут в Янтарь»… и тогда, как и сейчас, я задумался: насколько возможность выбирать, данная людям твоей крови, может противостоять неизбежности?

— Ты знаешь? — сказал я. — Ты понял?

— По-моему, да.

Ганелон кивнул, потом ткнул пальцем.

— Там, внизу, — настоящий Янтарь, верно?

СЛОВАРЬ ИМЕН

Бенедикт (Benedict) — благословенный. Орден св. Бенедикта, первый монашеский орден на Западе, представлял собой военный отряд монахов, проповедовавших аскезу, что в самом основном значении есть «военная подготовка». В кельтском эпосе существует аналог этого персонажа — непобедимый воин Нуаду («собиратель облаков»), который, потеряв в бою руку, не мог больше править Племенами и отказался от трона; впоследствии врачеватель Диан Кехт заменил ему руку протезом из серебра и хрусталя, который двигался как живой. Св. Бенедикт — покровитель всей Европы.

Блейс (Bleys) — предположительно от blaze — вспышка, сияние; в тексте постоянно подчеркивается рыжий цвет волос Блейса, напоминающих пламя.

Брэнд (Brand) — brand — выжженное место, головня, факел, участок горящего леса, а также клеймо, выжигаемое на коже преступника.

Виалль (Vialle) — виал, иногда фиал, небольшой сосуд для хранения жидкостей, часто стеклянный.

Ганелон (Ganelon) — персонаж «Песни о Роланде», один из доверенных рыцарей Карла Великого, приемный отец Роланда. Чрезмерной щепетильностью не отличался. В основном известен тем, что предал Роланда маврам.

Дваркин (Dworkin) — В корне имени присутствует явный намек на dwarf — карлик. В окончании — kin — уменьшительно-ласкательный суффикс. Если быть совсем точным, дварфы (вероятно, по аналогии со словом «эльфы» их разумнее называть именно так) к гномам не имеют ни малейшего отношения. Произошло это слово от староанглийского dweorg, а то в свою очередь — от германского zwerg (цверг). Цверги в германо-скандинавской мифологии — природные духи, как и альвы (эльфы). Иногда цвергов называют черными альвами, в отличие от светлых или белых. Живут они в земле, подобно червям, от которых произошли; дневной свет губителен для них; они искусные кузнецы, они изготовили сокровища асов и молот Тора.

Дейрдре (Deirdre) — «трепетная», в кельтском эпосе есть аналог: воспитанница короля уладов Конхобара, которая сбежала со своим возлюбленным Найси, но вернулась после обещания помиловать их. Конхобар нарушил слово, казнив Найси. Дейрдре была обязана провести год в качестве наложницы у самого ненавистного ей человека среди уладов (впоследствии — с самим Конхобаром). Бросилась с колесницы на камни и разбилась.