Дэвид Геммел - Призраки грядущего

— Все преимущества за врагом, — сказал Финн, когда они в третий раз за три дня устроились на ночлег без воды. — Они знают, что без воды мы далеко не уедем, поэтому больше не выслеживают нас. Стоит только выставить стражу у всех колодцев и водоемов.

— Охрана стоит не везде, — сказал Окас. — В часе езды отсюда есть скальный водоем. Он мелкий, но вода пригодна для питья.

— Почему же он не охраняется? — спросил Чареос.

— Охраняется, только не людьми.

— Если это снова демоны, — просипел Бельцер, — я уж лучше еще один день буду облизывать траву.

— Не демоны, львы, — сказал Окас. — Но не бойся: я умею обращаться с дикими зверьми.

При свете половинной луны путники двинулись через плато, обернув копыта коней тряпками. Тропа сперва вела вниз, потом вильнула вправо и круто пошла на подъем. Лошади забеспокоились, чуя запах львиного помета.

Окас, шедший впереди пешком, вывел их к широкой каменной чаше. У пруда были восемь львов — один самец, три самки и четверо детенышей. Львицы встали первыми, обнажив клыки. Окас с тихим пением медленно пошел навстречу зверям и сел шагах в десяти от них. Мерный напев эхом отдавался в скалах. Одна из львиц подбежала к старику и обошла его кругом, размахивая хвостом. Потом потерлась головой о его плечо и улеглась с ним рядом. Остальные львы даже не смотрели на Окаса.

В голове у Чареоса прозвучал голос Окаса: Ведите лошадей к пруду. Пусть напьются до отвала. Вы тоже напейтесь и наберите воды в мехи. Потом уходите— и чтобы ни слова.

Чареос обернулся к остальным и поднес пальцы к губам. Финн кивнул, и все молча направились к воде.

Окас тянул свою песню не переставая, пока люди вели к воде испуганных лошадей. Потом жажда пересилила страх — кони опустили голову в воду и стали пить. Чареос лег на живот и наполнил рот прохладной влагой. Подержав ее во рту некоторое время, он стал понемногу пропускать воду в пересохшую глотку. Потом выпил, сколько мог, и только тогда наполнил мехи. Остальные последовали его примеру.

Киалл окунул голову в пруд, вынырнул и сказал:

— Вот здорово!

Лев взревел, кони взвились на дыбы, и Бельцер едва не упустил поводья. Лев встал и затрусил к Киаллу.

Не двигайся! — раздался голос Окаса в голове юноши. — Стой на месте и не шевелись.

Лев обошел вокруг Киалла, ощерив желтые клыки. Напев Окаса сделался громче — его ритм завораживал. Лев заглянул Киаллу в лицо — клыки царапнули кожу, и юноша ощутил зловонное дыхание зверя. Затем лев вернулся к своему семейству и лег, а Киалл встал, пошатываясь. Чареос молча подал ему поводья его коня. Все пятеро медленно отдалились от пруда и спустились по склону на плоскогорье.

Окас догнал их. Они ехали еще час и перед самым рассветом остановились в мелкой выемке, образованной застывшей лавой.

Финн хлопнул Киалла по плечу:

— Немногим доводилось целоваться со львом. Будет о чем рассказать детям.

— Я думал, он мне голову оторвет.

— Я это сделаю за него! — рявкнул Чареос. — Ты разве не видел, что я велел всем молчать? Ты от природы такой дурак или долго учился?

— Брось, Мастер, — вступился Финн. — Ты тоже был молодым. Знаешь, Киалл, почему лев ткнулся в тебя носом?

— Нет.

— У него во рту есть особые железы, их пахучим секретом львы метят свои границы. Тебе еще повезло — чаще они для этого используют свою мочу.

— Значит, мне повезло вдвойне, — улыбнулся Киалл и спросил Окаса: — Долго ли еще до этого надренского городка?

— Завтра или послезавтра будем на месте. Охотники кишат повсюду — нельзя забывать об осторожности.

— Как ты думаешь, Равенна еще там? — спросил Киалл у Чареоса.

— Вряд ли. Но мы сможем выяснить, куда ее увезли.

— Прости мою оплошность, — сказал Киалл, видя, что Чареос все еще сердится.

Тот улыбнулся:

— Финн прав — все мы когда-то были молоды. Но не позволяй таким оплошностям войти в привычку. Я вот о чем хотел поговорить с тобой: у нас недостаточно сил, чтобы освободить всех женщин, которых надрены держат в плену, поэтому тебя ждет разочарование. Хорошо, если мы узнаем о судьбе Равенны, но это все, чего мы можем добиться, понимаешь?

— Но если женщины там, должны же мы хотя бы попытаться?

— Что толку? Ты сам видел, каких трудов нам стоила одна только дорога сюда. Прикинь, каково нам будет отсюда выбраться.

Киаллу очень хотелось поспорить, найти какой-нибудь сокрушительный довод, который убедил бы Чареоса. Но он уже видел, что такое степь, и знал, что им не уйти, если с ними будет около двадцати узниц. Однако признать, что Чареос прав, было тоже невмоготу. Киалл отвернулся и стал смотреть на звезды.

— Я знаю, Киалл, ты обещал, — продолжал Чареос. — Я понимаю, что значит для тебя это обещание. Но ты дал его, не подумав. В жизни всегда приходится с чем-то мириться — выше головы не прыгнешь.

— Все верно, я брякнул не подумав. Но нельзя ли будет выкупить их? Золото у меня есть.

— И надрены охотно продадут их тебе — а день спустя догонят тебя, убьют и заберут женщин обратно. Мы имеем дело не с порядочными людьми.

— Ладно, там будет видно. Может быть, всё так, как ты говоришь, однако не будем ничего решать до утра.

— Солнце всходит — утро уже настало.

Киалл лег поспать, но ему мешали думы. В начале пути он мечтал о том, как, подобно странствующему рыцарю, освободит свою любимую. Он воображал, как она вернется домой вместе с ним, одарив его благодарностью и любовью. Но прошло уже четыре месяца с тех пор, как ее забрали, — быть может, ее уже нет в живых или она стала женой кочевника. Что до других женщин, он знал их не слишком хорошо. Он всегда стеснялся в обществе женщин, а они смеялись над ним за то, что он краснеет. Люсия, дочь пекаря, всегда была добра к нему — но что он может ей предложить? Отец ее убит, дом сгорел. Если он увезет ее обратно, ей негде будет жить и придется идти в Тальгитир на заработки. Есть еще Трианис, племянница Паккуса-пророка. У нее тоже не осталось никого из родных. Киалл перебрал в уме имена пленниц: Кассия, Юна, Колия, Менея. Сколько же их!

Чареос прав. Нечего и пытаться освободить двадцать молодых женщин — через степь их все равно не переправишь.

Но если они отступятся, даже не попытавшись, Киалл будет считать себя лгунишкой и хвастуном.

Он уснул беспокойным сном. День прошел, и в сумерках путники отправились дальше, стараясь держаться в низинах. Наконец Окас, который вел их по извилистой оленьей тропе, остановился на большой поляне, окруженной тополями, спешился и взошел на невысокий холм. Остальные последовали за ним и увидели внизу большое селение. Его окружал высокий частокол с четырьмя вышками по углам. Внутри лепилось около шестидесяти хижин и стоял один большой дом. По гребню стены расхаживали часовые, у ворот горели фонари.