Джудит Тарр - Аламут

Не было сомнений в том, что выбрал бы Хасан, если бы кто-нибудь спросил у него. Сайида сделала последнюю отчаянную попытку соблюсти долг и благопристойность:

— Исхак придет, а меня не будет.

— Исхака не стоит ждать раньше полуденной проповеди. Мы вернемся задолго до его прихода.

— Ты отродье Шайтана! — вздохнула Сайида. Марджана только засмеялась. Сайида пошла за своей накидкой.

Чинно и благопристойно закутанные в шали и вуали, две женщины отправились на базар. Одна несла корзину, другая — закутанного ребенка я блестящими глазками.

Матушка и Сайида были очень заняты: Матушка готовилась к приходу своего сына, а Лейла собиралась позвать подругу или двух. Отец, в отличие от Маймуна, не запрещал своим женам проходить через передние ворота, если они вели себя осмотрительно и не совершали ничего скандального.

Сайида решительно выкинула эти мысли из головы. Она не проходила через ворота с тех пор, как вышла замуж за Маймуна. До этого она вместе со служанками ходила на базар. Но замужней женщине из хорошей семьи, матери наследника, которой достаточно было кликнуть служанок, не нужно было делать ни шагу за дверь своих покоев. Ее честь и ее долг велели ей блюсти уединение. Маймун сделал ей весьма многословный выговор, когда она однажды просила разрешения выйти наружу. "Всего лишь подышать воздухом", — сказала она.

"В нашем саду достаточно воздуха, — возразил он, — и он гораздо лучше, чем зловоние улиц."

Маймун, несмотря на свое сиротство, был образованным человеком, и он весьма пекся о чести дома, в который был принят. Он обуздал Лейлу, которая была бы рада по-прежнему видеть Сайиду немногим более важной персоной, нежели девка-служанка. Матушка приняла его сторону, и это решило вопрос. Сайида не должна была выходить из дому. Шахин и Рафик могли сделать все, что ей нужно, и нечего было бродить по городу.

Скрываясь под своими широкими одеяниями, Сайида слегка пританцовывала по мостовой. Хасан улыбался ей поверх плеча Марджаны. Сайида улыбнулась в ответ и потрепала его по волосам.

Сайиде было почти безразлично, куда они шли. Стены вокруг не были стенами ее дома. Солнце чаще всего было скрыто, его косые лучи проникали сквозь щели жалюзи на крышах, нависавших над улицей, или робко пробивались в просветы между высокими стенами, но эти лучи падали под иным углом, нежели дома. Темные, извилистые, петляющие улицы были чудесны и восхитительны, базар был головокружительным чудом. Сайида сейчас была похожа на Хасана, открывая все это заново, как будто видя в первый раз.

Они купили ребенку сахарную соску и искупались в хаммаме, открытом в этот час для женщин — по счастью, не увидев никого из знакомых Сайиды — и неспешным шагом пошли по улице торговцев одеждой. Можно лишь долго и с наслаждением грезить о таком великолепии: шелк, сандал, парча, дамаст, хлопок, тонкий, как паутина, прозрачные ткани из Мосула; об этих переливах цвета: золотой, зеленый, бирюзовый, аквамариновый, алый, киноварный, розовый, шафрановый, синий, фиолетовый и королевский пурпур. Здесь был шелк в точности такого же цвета, как глаза Марджаны и дамьетская парча, белая, как снега горы Гермон, расшитая золотом, и шерсть, мягкая и нежная, как дрема. Марджана долго и оживленно торговалась за отрез шелка с купцом, утверждавшим, что этот шелк привезен из Кх'итая — ткань цвета пламени была заткана драконами. Когда наконец они сошлись в цене, Марджана расплатилась золотом. Сайида смеялась, видя, как торговец явно разрывается между двумя стремлениями: взвыть, что эта сделка разорила его или вознести хвалу за полновесные монеты.

Сайида сложила шелк в свою корзинку и прикрыла его тряпкой. Хасан, за которым в хаммаме присматривала нянюшка, спал за спиной у Марджаны.

— Он ни с кем не ведет себя так тихо, — сказала Сайида.

— Волшебство, — отозвалась Марджана, забирая у Сайиды корзинку, несмотря на ее возражения и слова насчет "груженой ослицы".

Одним из величайших достоинств созерцания Дамаска сквозь вуаль был тот факт, что можно было разглядывать мужчин, в то время как они не могли видеть твое лицо. Раб, склонивший бритую голову, с довольно приятным на вид лицом; носильщик, согнувшийся под тяжестью тюка; состоятельный муж, шествующий куда-то по своим делам. Зачастую один мужчина приветствовал другого, быть может, своего брата, дородного от хорошей еды и довольного собой и своим миром.

— Да пребудет с тобой мир, — говорил один.

— И с тобою также, — отвечал другой.

— И да отметит твои дни процветание, — продолжал первый.

— И твои, благословение и процветание.

А потом, завершив ритуал, они шли своей дорогой.

Они были забавны, но молодые мужчины были просто очаровательны. Сыновья ремесленников с трудовым потом на высоких гладких лбах. Солдаты, вышагивающие с таким видом, словно весь город принадлежит им. Наследники купцов, облаченные в лучшее, что было в лавках их отцов. Высокородные мужи, верхом или пешие, с мечами на боку и в сияющих кольчугах, в тюрбанах, намотанных поверх островерхих шлемов, гордые и высокомерные, словно орлы. Смуглые стройные сирийцы, арабы с ястребиными профилями, пухлые круглолицые персы, турки с миндалевидными глазами и с волосами, заплетенными в косы; даже евреи с курчавыми бородами, красивые черкесы и золотоволосый гигант, приехавший, как сказала Марджана, из далекой земли, именуемой Рус. И ни одного франка. Сайида однажды видела франка. Он был таким же большим, как рус, но гладко выбритым, и его волосы были цвета нового медного кувшина. Мальчишки и нищие бежали за ним, вслух дивясь его странному виду.

Женщины остановились у фонтана на перекрестке двух улиц, дабы утолить жажду. Сайида присела на бортик фонтана, чтобы дать отдых натруженным ногам. Она с грустью подумала, что почти разучилась ходить, хотя дышать было по-прежнему легко. Она украдкой посмотрела на Марджану, которая тащила весь их груз, не проявляя ни малейшего признака усталости.

Ифрита стояла, застыв в неподвижности. Сайида проследила направление ее взгляда. Сначала она не заметила ничего достойного столь пристального внимания. Чинной походкой шествовал кади в своей мантии, направляясь, несомненно, по важным делам, скорее всего — спешил к обеду. Следом за ним шли, держась за руки, два юноши, свежие и сияющие, словно только что после бани. Один из них был необычайно высок. Вторым был Исхак.

Сайида едва не бросилась бежать, повинуясь первому порыву. Но потрясение, равно как и рассудок, удержали ее от этого. Она была безликой тенью в черном, парой глаз, сокрытых в тени, невидимкой.

Но вместе с ужасом она испытывала и озорное удовольствие от того, что сидит здесь, на виду у всех, и никто ее не видит. Они тоже остановились напиться, держась по другую сторону фонтана, что было единственным признанием присутствия здесь женщин. Исхак был в отличном расположении духа. Его друг…