Жураковская Викторовна - Любовь зла…

   Ещё не до конца оправившись от культурного шока, я поудобнее перехватила гнусаво мяукнувшую кошку и постаралась как можно элегантнее переместиться к столу. Плыть по течению - модель так себе, но даже сильным людям (особенно если они профессиональные психологи) иногда требуется подлечить нервы.

   Руки коменданта, когда он разливал по стопкам золотисто-коричневое зелье, надо сказать, не дрожали совершенно.

  -- Начнем мы, проклятая, со зверобойной, - многообещающе проговорил Горовата. - Зверобой - травка вообще небесполезная, а уж в водочке и подавно! - Он, не расплескав, поднял полную до краев стопку и хитро взглянул на меня. - Пригорюнилась что, чудо-юдо? Бери да пей! Водка - она и батька с мамкой, и дедка с бабкой, и от тоски-печали первое лекарство... само собой, бабы ещё есть, а когда всё вместе, много и сразу и вовсе благодать!.. Но уж больно глубоко она в тебе сидит... баба, то бишь... и надо бы копнуть, да как бы угольев разом не глотнуть... Будьмо, проклятая!

   Координация нового тела от прежней отличалась в лучшую сторону: путь от стола до губ стопка проделала вполне благополучно. Я сделала крошечный глоточек, затем, осмелев, ещё пару. Запах был замечательный, текстура - отличная, но вкус на языке упорно держался один - хурмяный.

  -- Вот так, вот так, глотками мелкими, на языке подержи... - распоряжался Горовата, который свою порцию приговорил за пару секунд и теперь нацеливался на вторую. - А на меня не смотри, я человек служивый, семейный, а потому для обчества вовсе потерянный... До дна пей, слышь, проклятая, не то вся сила чудодейная вразнос пойдет! А зверобойная, она на то и есть, что разносов никому не спускает: по затылку так дает, что только поспевать пузыри пускать да зенки пучить!.. А? А? А?.. Вот умница!

   Ишко пискливо всхрапнул. Кошка, вновь промахнувшаяся мимо вожделенного хвоста, сердито фыркнула. Я допила стопку и коротко выдохнула, испытывая совершенно не свойственное мне желание стукнуть донышком об стол. Ярких красок в окружающем мире заметно прибавилось.

  -- После первой - не закусывай... вот ведь задница ежовая!.. - Горовата обиженно всхрюкнул и потряс опустевшую бутылку из-под зверобойной. - Вертеть твою оглоблю, не успеешь начать, а уж порожняя... Ладно, то беда малая, а ты-то что застыла, проклятая? Аль угощеньице не по нраву? Ты смотри, я ж могу и...

  -- Не знаю, не распробовала, - быстро ответила я и осеклась.

   Первая, радостно-суматошная мысль, пришедшая в голову после обретения дара речи: "Кактус мне в глотку, я снова говорю!", быстро сменилась второй: "***, я снова говорю! Что, опять хурма?!" Радость испарилась так же быстро, как появилась, сменившись твёрдым намерением отстоять своё достоинство и свободу слова во что бы то ни стало. Ещё ни разу в жизни я не молчала так долго, упорно и, главное, вынужденно; это, между прочим, начинало создавать серьезную угрозу для моего психического здоровья!

   А что делают с психотравмирующими ситуациями? Разумеется, их устраняют!

   Набросок речи был еще свеж в памяти, а без умения молниеносно ориентироваться в ситуации и решать вопросы о том, как убедить людей сделать то, что нужно тебе, так, чтобы они думали, что помогают исключительно себе, психолога не бывает.

   Хорошего, разумеется, психолога.

  -- Что, разнемела? Отлегла хурма-то? - совершенно спокойно спросил комендант, пока я обдумывала, стоит ли усилить аргументацию во второй фразе или сойдёт и так. Он пихнул опустевшую бутылку под стол и доведенным до автоматизма движением с обеих рук плюхнул в одну стопку чего-то зеленого, а в другую - огненно-красного. - Вот и славно, удалась зверобойная сталбыть... Прибавить али так оставить? Крыжовенной отхлюпни, крепкой и сказочно-разудалой! Да и ирговая... едришкин шиш! - Горовата опрокинул в рот стопку с жидким пламенем, шумно сглотнул, поежился и утер выступившие на глазах слезы, - годна нечеловечески!

  -- А вы знаете, - начала я, мужественно проигнорировав "сказочно-разудалые" и "годные нечеловечески", - что подобная постановка вопроса мало того, что является нечестной и предвзятой, но и ясно свидетельствует о глубочайшем душевном кризисе? Скажу больше, достопочтенный сэр, как личность, вы стремительно коллапсируете. - Это слово я обожала, но его, к сожалению, редко удавалось ввернуть в непринужденной беседе. - Без профессиональной помощи вам не удастся разрешить внутренний конфликт. Вы обречены падать все ниже и ниже, пока деперсонализация не достигнет степени тотальной и тогда...

   Горовата одарил меня скептическим взглядом, опрокинул ещё одну стопку, шумно занюхал рукавом и... достал из-под стола здоровенный тесак. Я привычно подбила баланс. Амулеты окочурились, от щитов клочки по закоулочкам (а, может, и нет, но как узнать, если мне их даже не пощупать?!), мужа где-то йомы с асурами носят, а знакомый бог помочь-то поможет - если дотянется - но поглумится, ох, как поглумится!..

   "Эх, пропадай моя телега, все четыре колеса... А последнее слово за мной всё равно будет, чтоб они все треснули пополам и поперек срослись!" - подумала я, нервно тиская задыхающуюся кошку.

  -- Провоцируете негативизм, сударь? - дрожи в голос удалось не допустить. Почти. - Вполне предсказуемая реакция, учитывая ваш уровень интеллекта и застарелые комплексы. Но не самая мудрая, потому что сила не в силе, а в правде. Уловили? А на любой наезд мы всегда можем ответить паровозом.

   "Собраться! Глубоко вдохнуть! Томас мог и ты сможешь! Ну же - у Пэгги был веселый гусь..."

  -- Когда девиц болтливых обижаешь,

   С безносой дамой встречу приближаешь.

   Их, рыжих, тридцать три несчастья не берут...

   А по тебе, заразе, хлобыстнут! -

   - на одном дыхании выпалила я и зажмурилась, втягивая голову в плечи. Купидон, Амур, Лель, Ярила, Кама и прочая, прочая, прочая, не приведи Бог, ты заливал насчёт посмертия! Дрей, цвей, эйн...

   Ишко завозился на плече, что-то угрюмо пискнул, и, как ни в чём не бывало, снова засопел. Притиснутая к груди кошка исхитрилась жалобно мяукнуть и я, опомнившись, ослабила хватку.

   Хлобысь! Стол вздрогнул. Хлобысь, хлобысь! Чав-чав... Буль-буль-буль. Гульп!

  -- Хорошо пошла! Эх, ромашки ваши, девки, бабы, тётеньки... Красой лепы, а ум - что коромысло: и криво, и зарубисто, и на оба конца! И жить с вами невозможно, и убить нельзя, - рокотнул Горовата таким добрым голосом, что глаза распахнулись во всю ширь и предприняли дерзкую попытку выскочить из орбит. Комендант, примерившись, откромсал тесаком еще один ломоть от здоровенного куска копченой грудинки, ловко свернул его трубочкой и целиком запихнул себе в рот. Совсем было поникшая кошка заметно оживилась.