Светлана Крушина - Голос дороги

В чувство его привели шлепками по щекам. Он открыл глаза и увидел, что находится в небольшом помещении. Судя по обстановке, это была капитанская каюта, но не на истрийском корабле. Его рывком заставили подняться на ноги. С двух сторон его держали под руки, а еще кто-то, вцепившись в волосы, оттягивал голову Грэма назад. Его снова мутило, ноги подкашивались; накатило странное безразличие. Ничего не хотелось. В каюте было очень тесно. Помимо Грэма, здесь присутствовали еще несколько человек с "Белой птицы", все молодые мужчины из гребцов. Их также поддерживали под руки, взгляды у всех были мутные. Еще Грэм увидел разряженного типа, который в начале боя весело предлагал истрийцам сдаться. Сейчас он внимательно рассматривал всех пленников по очереди, переговаривая о чем-то с их стражами. Когда очередь дошла до Грэма, последовало такое же пристальное разглядывание. Вдруг разряженный резко рванул рубаху на груди Грэма, разрывая ее. Несколько секунд полюбовавшись на клеймо, пират пристально взглянул ему в глаза; Грэм ответил безмятежным взглядом. Ничто на свете не могло его взволновать. Капитан, насмотревшись, бросил несколько слов на самистрянском охране Грэма; из его тирады было понятно, что за этим парнем следует присматривать хорошенько, так как он может быть очень опасен. После осмотра пленников вывели из каюты. Истрийцы брели, еле шевеля ногами. Всех отвели вниз, в трюм, и побросали там. В трюме оказалось полным-полно народу, среди которого Грэм узнал еще нескольких человек с "Белой птицы".

После Грэм тщетно прикидывал, сколько же времени он провел в отчаянной борьбе с навязчивым чувством deja vu: ему снова было шестнадцать лет, и он снова был в темном вонючем трюме корабля, идущего в Самистр. Правда, в этот раз ему не хотелось биться головой об стену и выть от отчаяния и горя, но только потому, что он вовсе ничего не соображал. Одурманили его крепко. Он был в сознании, но реальность спокойно и плавно скользила мимо. Вскоре начались галлюцинации: он вдруг увидел, как над ним склонился Роджер, забрызганный чем-то красным, и начал что-то очень громко говорить. Делать ему здесь было нечего, тем более свободному и не связанному, и Грэм пришел к однозначному выводу, что ему мерещится. Однако же он попытался заговорить с мороком. Увы, язык ему не повиновался, перекатываясь во рту бесполезным обрубком мяса. Тогда Роджер будто бы схватил его за плечи и начал трясти. То есть Грэм это понял умом, но ничего не почувствовал.

Последовал еще один провал в памяти, и вдруг он как-то очень резко, рывком начал соображать. И очень удивился, когда понял, что воздух, которым он дышит, вовсе не затхлый и неподвижный, как в корабельном трюме, а холодный и свежий, морской. Что лицо его обдувает резкий холодный ветер, а над головой — не низкий потолок, а высокое прозрачное осеннее небо. Что он лежит навзничь на раскачивающейся поверхности, и руки и ноги у него свободны. Он понял, что ничего не понимает, и попытался приподняться. Голову за ухом ломило, все тело болело, словно его сплошь покрывали синяки. Подняться сразу не получилось, и он, зашипев, снова опрокинулся на спину. Над ним появилось улыбающееся лицо Илис, и захотелось протереть глаза. Он подумал, что ему продолжает мерещиться, и Илис — такая же галлюцинация, как Роджер до этого.

— Очухался? — весело осведомилась галлюцинация, и улыбка ее стала еще шире, хотя это и казалось невозможным. — Доброе утро! Наконец-то ты зашевелился!

— Илис… — пробормотал Грэм. Язык его уже слушался, и это было хорошо.

— Помнит! — почему-то обрадовалась Илис. — Ну, слава Перайне! Лежи, не двигайся… Как голова, болит? Ну, это ничего. Тебя, как-никак, по ней треснули… Ты свое имя помнишь?

— Разумеется, помню. Где я?

— Хватит языком чесать, — послышался голос Роджера. — Ты помалкивай пока, Соло. А ты, Илис, к нему не приставай.

— А я и не пристаю, — огрызнулась Илис, и ее голова убралась. — Я просто осведомляюсь о самочувствии.

Вместо нее Грэм увидел Роджера. Тот весело скалился, по лицу его были размазаны красные, уже немного подсохшие, полосы.

— Живой? — спросил он. — Ух, ну ты и чудной был! Как кукла. Я ору, трясу тебя, а ты смотришь сквозь меня и не отвечаешь.

— Роджер! — завопила откуда-то Илис. — Сам же говорил не приставать! А ну, кыш!

— Помалкивай, мелочь! — рявкнул Роджер в сторону. — А то сейчас как двину веслом, и память у тебя отшибет! Будешь тихой, как морковка…

Значит, с ними все в порядке, раз препираются как ни в чем не бывало, подумал Грэм. Но что случилось? Где, собственно, самистряне? И где они сами?

— Роджи, — окликнул Грэм приятеля, который приподнялся было. — Подожди. Расскажи хоть, в чем дело-то?

Роджер хохотнул.

— Долго рассказывать. Хватит и того, что мы умыкнули тебя от этих самистрянских уродов. Они накачали всех так, что никто ничего не соображал. Илис говорит, что от этой гадости может и память отшибить, потому и спрашивала, помнишь ты свое имя или нет. Когда я за тобой спустился, ты вообще никакой был, клянусь Рондрой.

Грэм поморщился и пощупал голову за ухом. Волосы насквозь пропитались кровью и свалялись в колтун.

— А остальные?..

— Что — остальные? Надо было и их тоже, что ли, вытаскивать? В шлюпку они не влезли бы, знаешь ли.

— А меня ты почему вытащил?

С минуту Роджер, кривя губы, молча разглядывал Грэма. Потом нехотя сказал, словно выплюнул:

— Должок за мной был, Соло. Ты нам с Илис все-таки жизнь спас… Теперь мы — квиты. Почти.

Затем он поднялся и куда-то ушел, а Грэм остался лежать, глядя в небо и удивляясь повороту событий. Он пока мало что понял, но поступок Роджера стал для него еще одной неожиданностью. Как и поведение его в схватке на "Белой птице".

Было тихо, только плескалась вода за бортом и скрипели весла в уключинах, да еще Роджер что-то бормотал себе под нос на непонятном языке. Илис было не слышно и не видно.

Скоро Грэм оправился настолько, что смог приподняться, сесть и оглядеться. Он был в маленькой шлюпке, а вокруг до самого горизонта — бесконечный океан. На веслах с мрачным видом сидел Роджер, весь перемазанный в крови и со здоровенной подсохшей ссадиной на лбу. Его мечи в ножнах валялись в ногах, так же как и меч Грэма. На корме, спиной к Роджеру, устроилась Илис, вперив задумчивый взгляд в горизонт. Она выглядела совершенно как обычно. Ну, может, чуточку более тихой.

Было холодно и ветрено, и Грэм продрог до костей. Из одежды на нем оставалась одна рубашка, да и та порванная. Где его плащ, он не помнил. Ни кинжала, ни кошелька, ни сумки в шлюпке тоже не было.

— Роджи, — позвал Грэм. — А что случилось с экипажем? С кораблем?