Евгений Немец - Корень мандрагоры

– Пять минут. Я быстро.

И убежал в душ. Я уложился в заявленный интервал, ну, мо–жет быть, прихватил минуту-две, но за это время ко мне в ком–нату успел заявиться Кислый. Когда я вернулся, он торопливо опрокидывал в себя стакан коньяка. Я схватил его за шиворот и вытолкал в дверь. Вместе со стаканом.

– Гвоздь! Это!.. Подожди!..

– Проваливай отсюда, придурок.

– Подожди! Мне надо!..

– Если я тебя сегодня еще раз увижу, переломаю тебе коле–ни, локти, а может быть, и позвоночник. Вали, я сказал.

До Кислого все-таки дошло, он виновато улыбнулся, протя–нул мне пустой стакан и послушно ретировался.

Я закрыл дверь на ключ, оглянулся на Белку. Она улыбалась, видно, эта ситуация ее позабавила.

– Надо было гнать его в шею, – сказал я.

– Он постучал, зашел, увидел меня, покраснел почему-то. Сказал, что он твой друг, а потом увидел на столе коньяк, схва–тил, спросил, можно ли, я ответила, чтобы он спросил у тебя, но он уже наливал его в стакан и тут же начал пить.

– Понятно. Это был Кислый. Хотя лучше не знать. Если там что-то осталось, то лучше допить сейчас. Пока Кислый ходит кру–гами, всегда есть опасность, что он умыкнет алкоголь из-под самого носа.

Коньяка оставалось, слава богу, половина. Я наполнил рюм–ки, вернулся к Белке.

– Это твой друг? – спросила она, принимая рюмку.

– Боже упаси. Он – мое наказание. Только вот знать бы еще, за какие грехи меня Господь так наказывает.

– Может быть, за те, которые ты только собрался совер–шить?

– Я знаю один, который собираюсь совершить. Давай за него выпьем, потому что это будет мой самый сладкий грех.

Белка хитро улыбнулась, легонько звякнула своей рюмкой о мою, молча и неторопливо выпила и точно так же потянулась к моим губам. Спустя секунду она оторвалась от поцелуя и про–шептала мне в самое ухо:

– Выключи свет.

Я метнулся к выключателю, погасил, так же быстро вернулся обратно. Луна бессовестно заглядывала в окно. Я подумал: «Ну и черт с тобой! Смотри сколько влезет». И снял с Белки майку.

Белке было двенадцать, когда развелись ее родители. Каж–дый из них был слишком занят своим бизнесом и самим собой, чтобы дать дочери что-то большее, чем просто материальное благополучие. После семейного раскола Белка редко видела отца, а поступив в институт, и с матерью общалась не особенно часто. Мать стремилась не упустить последние годы увядающей молодости, которую у нее отобрал «этот негодяй и бабник», как она отзывалась о своем бывшем муже, и справедливо считала, что ее молодым любовникам вовсе не обязательно лицезреть юную и столь привлекательную конкурентку, коей являлась ее дочь. У отца и вовсе давным-давно была другая семья, а может, и не одна. Так что если в детстве Белка получала хоть какое-то внимание родителей, то в юности этого внимания не осталось вовсе – все члены семьи стремительно отдалялись друг от дру–га. Тем не менее наличность поступала к Белке регулярно с обе–их сторон – эту часть заботы о своем чаде оба родителя выпол–няли неукоснительно.

Избалованной Белку назвать было трудно, скорее, в ее от–ношении к деньгам была этакая детская непосредственность. Белке было все равно, сколько денег у человека, с которым она общается, или каков его социальный статус, ее это просто не интересовало. Но такое не прощается в мире, где деньги диктуют нормы поведения. Когда человек знает, что назавтра денежных поступлений ждать не приходится, он крепко заду–мается, тратить ли последний червонец. Но если человек уве–рен, что завтра счет на пластиковой карте вырастет до поло–женной отметки, он легко расстанется с последней купюрой и тут же забудет об этом. Белка никогда не зарабатывала день–ги самостоятельно, а потому не знала им счету. Она, напри–мер, покупала одежду, которая нравилась, а не ту, которую могла себе позволить. Она никогда не смотрела на цены в меню, сидя за столиком в баре. Или могла запросто отшить парня – такого себе крутого мачо, по которому чахло всё Бел–кино женское окружение. Это раздражало ее подруг, а порой доводило до бешенства. Подругами двигало чувство такое же древнее, как инстинкт продолжения рода, – зависть, только они рядили ее в одежду несправедливости и как следствие –персональной обиды. А у женского самолюбия точка кипе–ния – как у азота: чуть поднялось давление, и вот оно уже бур–лит и исходит паром. Но Белка, обладая энергией маленького торнадо, легко переносила агрессию сокурсниц, а то и давала им достойный отпор – это была не та опасность, которая мог–ла нанести ей травму.

Находились в окружении Белки и более практичные девуш–ки – эти понимали выгоду от общения со столь обеспеченной сокурсницей и охотно набивались в подруги. Но Белка была далеко не глупа, и если к завистливым особам была безраз–лична, то к подхалимкам относилась с презрением. Стоит ли говорить, что моя милая Белочка куда лучше ладила с мужчина–ми – от них она по крайней мере знала, чего ожидать, но по–скольку мужские желания, как правило, не отличались разно–образием, то и мужчин Белка не пускала ближе определенной дистанции – где-то глубоко внутри ее детской пугливой души был обустроен темный чуланчик, в который она могла в любой мо–мент улизнуть, и больше никто в целом мире не имел возмож–ность туда пробраться. В сущности, Белка была очень одино–ким человеком, а я, наивный, полагал, что в состоянии это исправить. Я был уверен, что достаточно дать ей любовь, забо–ту и верность, убедить ее в искренности и глубине намерений, и Белкино одиночество рассыплется прахом. Тогда еще я не до–гадывался, что одиночество – это как раковая опухоль. Если не начать лечить эту напасть своевременно, потом уже делать что–то бессмысленно, рано или поздно оно сожрет человека полно–стью. Одиночество же Белки еще в детстве стало хроническим и в юности только прогрессировало.

Три месяца спустя я познакомил Белку с матерью. К тому времени мы практически жили вместе. Четыре-пять дней в неделю она оставалась у меня. Я уже готов был снять квар–тиру, но Белка не соглашалась. Она говорила, что я очень занят, ведь после учебы мне надо ехать на работу, и ей было бы скучно сидеть одной в пустой квартире, дожидаясь моего возвращения. Я находил ее довод не лишенным смысла, но все же ощущал смутную тревогу, потому что видел: Белка не привязывалась ко мне так сильно, как бы мне хотелось. И вро–де бы все было складно, никаких ссор или даже банальных недопониманий, и все-таки что-то не состыковывалось, ка–кой-то пазл не находил себе места в картине наших отноше–ний. Шестым чувством я ощущал некую дисгармонию, какую-то тень напряжения, но во мне бурлила древняя сила притяжения к женщине, и я думал, что эта сила способна за–жечь в объекте моей страсти такой же огонь. Я чувствовал и понимал, что нужен ей, но потребность в человеке – это еще не любовь. Что именно толкало Белку ко мне, оставалось для меня загадкой.