Руслан Мельников - Тропа колдунов

— Но если Феодорлих и Огадай поймут? Если догадаются? Объединятся если?

Угрим улыбнулся, глядя куда-то вдаль.

— Для того чтобы увидеть и понять очевидное, нужно иметь незамутненный взор и открытое сердце. А хан и император ослеплены мечтой о вечной жизни и полны недоверия друг к другу. Оба они в полной мере почувствовали вкус власти, оба они отравлены ею, и оба жаждут большего. Бессмертия и половины мира им уже сейчас кажется мало. Каждый из них желает приложить к своему бессмертию власть над всем миром. Безраздельную, единоличную. Огадай и Феодорлих рассчитывают использовать друг друга, чтобы в итоге получить все.

— А тебя, княже? — спросил Тимофей. — Тебя они тоже хотят использовать в своей игре?

— Нет, со мной они хотят договариваться честно. Любому, даже бессмертному властителю мира нужен верный колдун, чтобы поддерживать власть и продлевать ее столь же долго, коль долго продлится жизнь.

Просторные темно-зеленые плащи и островерхие соломенные шляпы — вот и все, что разглядел Зигфрид в первый момент. Пять длинных плащей, пять круглых шляп. Пять невысоких фигур у кромки воды. Рук и ног за плотной тканью, в которую кутались незнакомцы, видно не было. Лиц под низко надвинутыми широкополыми шляпами — тоже не различить.

Пожалуй, эти пятеро напоминали огромные грибы даже больше, чем кнехты князя-карпа.

Четверо — двое справа и двое слева — застыли в напряженной неподвижности. Но что-то подсказывало Зигфриду: каждый из них готов к молниеносному действию. В любой момент они могли прыгнуть в воду и в два счета добраться до него. Или вырвать из-под плащей и метнуть серповидные пластины, от которых не сумели спастись даже ловкие люди-тени, преследовавшие Зигфрида.

Только от одного из пятерых — того, кто стоял посредине, — веяло спокойствием, уверенностью и какой-то непостижимой, нечеловеческой несуетностью. Он-то и шагнул навстречу Зигфриду. Качнулась соломенная шляпа. Из-под широких полей блеснули узкие глаза.

Чужое лицо. Пристальный взгляд. Пристальный, властный, требовательный. Тишина и…

«Иди!»

К Зигфриду будто бы обратились из его собственной головы. Не словом. И пожалуй, не совсем мыслью даже. Не привычной мыслью, по крайней мере. Не так, как привык мыслить сам Зигфрид.

«Иди сюда!» Голоса не было слышно. Не было слышно ни звука. Но был безмолвный приказ, которому невозможно противиться.

«Принеси ЭТО!»

И никаких сомнений в том, что именно «ЭТО». Какое именно…

Руки Зигфрида сами, без какого бы то ни было участия хозяина, аккуратно вложили реликвию в покачивающийся на воде ларец и прикрыли крышку. Слабая надежда на то, что нежданных спасителей не заинтересуют Черные Мощи, рассеялась как дым.

Нога Зигфрида вырвалась из вязкого илистого плена. Одна нога, за ней — вторая. И тоже — словно сами по себе.

Шаг, другой…

Превозмогая протестующий — «Не-е-ет! Остановись!» — голос рассудка, барон шел на зов.

А звали его чужие чары, колдовство, неведомая магия.

Он больше не чувствовал ни холода, ни болезненной судороги в левой лодыжке. Он вообще ничего уже не чувствовал. Только…

«Иди!» — настойчиво требовали от него. И это «Иди!» вело, влекло, неудержимо тянуло к берегу. К щелочкам глаз, неотрывно следившим за ним из-под легкой соломенной шляпы. К незнакомому колдуну неведомого народа.

Краем сознания Зигфрид отметил, что вода, только что плескавшаяся у подбородка, едва достает до груди. А вот — и вовсе по колено. А вот уже не мягкий ил, а трава пружинит под ногами.

Зигфрид не успел даже удивиться. Или попросту не смог.

Берег… Он стоит на берегу. Прямо перед чужеземцем, нанизавшем его на свой взгляд, как на копье. Стоит и не может отвести глаз. И не в силах стряхнуть чары.

Из-под плаща незнакомца выпросталась рука. Рука потянулась к ларцу.

«Дай!» — вонзилось в мозг. Пронзительные щелочки глаз поблескивали, словно заточенная сталь.

Тяжелый взгляд кромсал, давил и сминал. Из ларца стекала и капала вода.

«Открой и дай мне ЭТО!»

И снова Зигфрид не мог не повиноваться. И снова пришлось выполнить чужой приказ помимо собственной воли.

Руки откинули лакированную крышку. На граненых боках кристалла блеснула влага. Казалось, реликвия покрылась испариной в душном ларце. Под толстой прозрачной коркой, усеянной капельками-бисеринками, темнели мумифицированные останки. Черные Мощи. Источник великой силы для того, кто знает, как ею пользоваться.

Чужеземный колдун, вероятно, знал.

Глаза, удерживавшие Зигфрида в повиновении, на миг отвлеклись. Глаза алчно воззрились на кристалл, притянутые им, как прежде притягивали сами.

И Зигфрид почувствовал, как спадает оцепенение. Прежде чем гипнотизирующий взгляд вновь обрел над ним власть, барон успел понять, что главное сейчас не сопротивляться и не драться, не нападать и не защищаться. Самым главным было не смотреть в эти страшные, высасывающие волю глаза.

Он отвернулся. Шарахнулся обратно к реке. Отдергивая ларец от тянущейся руки. Выхватывая кристалл из ларца.

Пустой ящик полетел в траву.

Зигфрид с тоской глянул назад. Бежать? Куда? Опять в холодную воду, где ждет верная смерть? Да и на противоположном берегу, если он каким-то чудом туда доберется, тоже ведь не будет спасения.

Тогда что? Биться здесь? Голыми руками? С пятью противниками сразу? С врагом, на которого нельзя даже смотреть? Потому что первый же взгляд, брошенный в его сторону, станет поражением.

Мысли порхнули перепуганными сойками. Решение было принято. Все то же решение. Верное и единственно возможное.

Утопить…

Зигфрид размахнулся, намереваясь зашвырнуть Мощи подальше от берега.

Утопить кристалл! Пока не поздно. Пока не пущены метательные серпы.

Серповидные пластины в барона так и не полетели. В него было брошено другое. Правда, сам Зигфрид фон Гебердорф не видел, как мелькнула в воздухе маленькая стрелка, похожая на стальной ивовый лист с мелкими зазубринами и с красным шелковым хвостом, заменяющим древко и оперение.

Едва коснувшись шеи жертвы, зазубренный наконечник коротко блеснул в ночи призрачным колдовским светом. Блеснул и погас.

Зигфрид почувствовал укол сзади, под затылком, там, где череп соединяется с хребтом. И — резкую боль, и — холод заговоренной стали, и — чужую волю, вливающуюся через эту боль и через этот холод.

На кончике неприметной метательной стрелки с матерчатым хвостом крылась не менее сильная магия, чем та, которую излучали глаза-щелки иноземного колдуна. А потому занесенная уже над водой рука так и не выпустила реликвию. Парализованное тело замерло у самой реки. Но тело не упало, вовремя поддержанное кем-то. Или чем-то.