Добрый - Дмитрий Дмитриев
Реакция на мои голосовые стенания — относительный нуль с целой хреновой тучей десятых. А если это изобразить в физическом проявлении, то выглядело следующим образом. Насекомое забило на меня большой и конкретный. Мои вопли ему были как мёртвому припарки. Ведьма, а сомнений в том, что моя примотанность к суку была именно её рук дело, хранила пофигистическое молчание.
— Значится, в молчаночку решила поиграться. Ладно. Давай молча. Молча взяла. Молча отмотала. Молча, нежно, с предельной аккуратностью поставила на землю. И смотри, чтобы на сухое.
Ага, вот прямо после моих слов болотная ведьма взяла и разбежалась выполнять с предельной резвостью и аккуратной педантичностью. Типа, после моих требований я глазом не успею моргнуть, а уже стою на земельке, а она расшаркивается передо мной в извинениях. Собственно, я на это не сильно надеялся, но хоть как-то обозначиться она могла.
— Ты хоть чирикни чего. Хватит мне уже в пустоту надрываться.
Ну, мне и чирикнули. Точнее, как-то интересненько так прострекотали. Тварина, поселившаяся на мне, решила начать диалог со своим новым местом обитания. Наверное, подумала, что умный говорящий дом лучше молчаливой халупы. Она, явно расположенная к диалогу, даже забралась на мой нос и призывно заглянула в глаза. Пришлось немилосердно сдуть её с носа, чтобы не остаться косеньким при попытке рассмотреть эту паразитирующую обитательницу. Естественно, в обратку я получил душещипательную трель, понятную даже без переводчиков. В этой речи в лучшем случае нормативными были только предлоги и союзы.
— А ибо вот! — крикнул я вдогонку взлетевшему насекомому. — Я тебе ордер на заселение не выписывал, а без прописки нефиг. Оборзели тут совсем на вольных хлебах.
Насекомое напоследок душевно обматерило меня – громко и со вкусом. Затем, заложив крутой вираж в лучших традициях Сталинских соколов, рвануло в известном только ему направлении. То ли решило, что я ему для жилья не подхожу, то ли вознамерилось свистнуть подмогу, чтобы толпой навалять мне по самое не балуйся. Второй вариант не устраивал меня совсем никак, что подтолкнуло к решительным действиям не хуже шила, воткнутого в интересное место от всей души и со всем усердием.
Для начала я со всей самонадеянной решительностью попробовал разорвать путы, окутывающие меня, полагаясь исключительно на силу своей мускулатуры. Ага, как же, сейчас. Шварценеггером я не был даже во времена умеренно-алкогольной юности. А уж про сейчас, когда Зелёный змий потрудился над моим организмом со всем своим усердием, и говорить не приходилось. Путы даже ни разу не затрещали для приличия.
Следующей моей попыткой к освобождению была имитация поступательных движений гусеницы, пытающейся выползти из своего кокона. Несмотря на то, что в детстве я различные драматические кружки не посещал, гусеница, а точнее, её движения у меня получились довольно реалистичными. Станиславский, конечно, стоя не аплодировал бы, но всё же какой-нибудь провинциальный ТЮЗ на эту роль утвердил бы без предварительного кастинга. Вот только путы оказались не фанатами доморощенного лицедейства и выпускать меня из своих объятий не собирались.
На этом моя скупая фантазия закончилась, да и немногочисленные силы плавненько утекли из моего тела. Единственное, на что я был ещё способен, — максимально, до хруста в шейных позвонках склонить голову на бок, чтобы липкий, выступивший градом пот не заливал глаза да предаться унылому размышлению о вариантах моей безвременной кончине.
***
— Да здесь он где-то, я тебе говорю.
— Здесь, здесь, здесь. Это уже десятое «здесь», о котором ты говоришь. Но предыдущие «здесь» правдивыми не оказались.
— Вместо того чтобы ворчать, взяла бы и посмотрела своим внутренним взором. У тебя связь с ним попрочнее моей будет.
— Это с чего бы это такие скоропалительные выводы?
— Это с того, что я вовсе не слепая и уж абсолютно не тупая. А чтобы понять, какие чувства ты к нему испытываешь, достаточно обладать интеллектом самого дебильного вихра.
— Перестань, нет у меня никаких чувств!
— Ещё раз для глухих повторяю: я не слепая. И потом, с чего это такие тайны на пустом месте? Ну, любовь, туда-сюда, всё же просто и понятно. Да и он к тебе явно не ровно дышит. Взяли бы и...
— Перестань, тебя это совсем не касается, и я больше не желаю говорить на эту тему, а уж тем более слушать нотации от кого бы то ни было.
— А ну стоять! Я тебе не «кто бы то ни было»! И оскорблений в свой адрес терпеть не намерена.
— А я и не собиралась тебя оскорблять. Но и ты свой мохнатый носик не суй в чужую личную жизнь.
— Значит, говоришь, мохнатый? И твою лысую особь это очень сильно коробит!
— Посмотри, какое самомнение. С чего это меня вообще должно волновать что-то в отношении тебя, а уж тем более коробить?
— Вот как мы заговорили! Ты что, думаешь, если теперь остались один на один, то можно мгновенно набираться наглости и борзеть прямо на глазах? Пока ещё ты у меня в плену...
— Была. А теперь мы, кажется, в равных условиях. Или даже нет. Сил ты, конечно, поднабралась за это время. И научилась довольно многому. Но против меня ты ещё соплячка с пушистым рыльцем.
— Соплячка, значит?! Ну сейчас я выбью пыль из твоего старческого
