Андрей Марченко - Вороново Крыло

– Кстати, ты мне можешь объяснить, как ты меня нашел?.. Я обдумал все и ответил совершенно честно:

– Нет… Рейтер кивнул опять – он понял мой ответ даже лучше меня, и он его устраивал:

– Замечательно… Я так и думал. Но все же… Для того, чтобы я подсказал тебе путь надо решить куда ты идешь и кто ты… Расскажи мне о себе… И я начал рассказывать: про офицерский цензус экстерном, про то, как я убивал, про то, как я ел сырое мясо. Про котел, про прорыв, что был обречен с самого начала. Про плен, про школу, про то как мы убивали друг друга, как убивали нас… Про ветер, что дул на крыше мира, про побег… Мы заснули глубоко за полночь. Генерал отвел меня в комнату без окон, дал подушку, два оделяла и простынь. Одеяла были грубыми, солдатскими, подушка заполнена соломой, простыни были свежими, но немного сырыми. Я спал как убитый – проснувшись ближе к утру, я почувствовал, что напрочь отлежал левую руку, так, что даже ее не чувствовал. Тогда правой рукой я отложил ее в сторону и опять провалился в сон…

Генерал – я буду называть его генералом дальше, ибо никто не лишал его звания… Генерал жил просто. Он носил кавалерийскую форму со споротыми знаками различий, потертую и не глаженую, но подшитую и чистую. Из оружия носил только дагу, которой и брился каждый день. Свою спальню и кабинет-зал он разместил в корабле, а остальные помещения

– в катакомбах под площадью. От незваных гостей они были защищены магическими алармами и ловушками – туннели могла залить вода, проходы – завалить плиты. Первые два дня генерал потратил, объясняя мне как не попасть в западню, впрочем, снабдив меня по окончанию курса брелком-проводником.

– И что, никто не интересовался, что внутри корабля или под площадью? – спросил я как-то генерала.

– Сейчас люди больше заняты возведением новых памятников, чем ремонтом старых. Мальчишки, было дело, пытались озорничать, но я их пугнул одним заклинанием… В остальном генерала вполне устраивал жизнь приведения – катакомбы тянулись под площадью, подо всем городом и, насколько я понял, выходили за город. Генерал проходил под сторожами и брал все, что ему было нужно – еду со складов, мануфактуру из пакгаузов. Он даже пробирался в муниципальную библиотеку и присутствовал на всех премьерах в местном театре. Театр этот, к слову, был основан его бабкой. В театр я так и не попал – зимой труппы не гастролировали, но генерал постоянно приносил мне книги, по которым я учился. Никогда ранее я не учился с таким рвением. В училище нам вколачивали знания, жестоко наказывая нерадивых. Учителя знали, что они нам могут пригодиться, мы в это не верили и забывали все сразу после экзаменов. Теперь все было иначе – я понимал, что не знаю слишком многого, и старался наверстать это как можно быстрей. Я сжигал целые свечи, чуть не задувая их, когда переворачивал страницы. Хватал новое кусками, не удосуживаясь понимать – я собирался обдумать все это, после того, как погаснет свечка. Есть ли что еще более печальное, нежели когда сгорает последняя свеча? Когда фитиль уже совсем короткий готов упасть, и наконец, падает. Мы пытаемся поднять его, подбрасываем мелкие щепки, чтобы хоть немного продлить жизнь света. Огонь обжигает пальцы, но воск едва теплый. Но утро далеко и игра заранее проиграна. Наконец, сгорает последнее, искра убегает куда-то вовнутрь и уже нет ничего, кроме темноты. Так уходит жизнь. Как то, еще в кадетском корпусе, я поспорил с другом, насчет природы смерти. Я отстаивал ту простую истину, что каждый умирает в одиночку. На что товарищ возражал, что иногда люди гибнут сотнями или даже тысячами. Он был, конечно же не прав – в смерти все одиноки. Никто не в силах взять тебя за руку и ввести в страну мертвых. Как бы близки не были люди, но смерть проведет их отдельными дорожками. Потому-то человек и придумывает себе такое количество попутчиков в Запределье, тех кто не смог умереть вместо тебя, но способен умереть вместе с тобой. Но довольно обмана – смерть это высшая точка одиночества. Смерть – это то, что случается со всеми. Рано или поздно. Но никогда – вовремя…

Генерал учился вместе со мной– верней, вместо меня. Уже утром следующего дня, я задал ему несколько вопросов, на которые он не смог ответить. Меня интересовал вопрос, чем травили нас в школе, подавляя магические способности. Рейтер принял вопрос и засел за книги. Он выцедил с меня пол пинты крови, которые жег химикалиями, перегонял в ретификационных кубах Я не считал, дней своего пребывания у генерала, но когда он нашел ответ, за бортами корабля вовсю бушевала зима.

– Вообще-то снадобий, что подавляют магические способности сотни, но в их основе может лежать только три вещества или их комбинации. Но последнее бывает редко… Стало быть это вииден, дармит и пардиум. Первый – это остаточный яд… Генерал выдержал паузу. Сначала я испугался, но потом подумал, что это вряд ли – тогда бы они свели выпуск к нулю. Рейтер подтвердил мои мысли:

– Но у тебя я его не обнаружил. Остается пардиум и дармит – оба короткоживущие. Но Дармит – растительного происхождения, и имеет такой противный вкус, что его невозможно ничем забить. А пардиум гонят из одной рыбы, связывая его… Короче, им вас и травили…

– А чем его можно подавить?…

– Чем-то можно… Хотя бы добавлять стабилизатор, чтобы он не усваивался внутри… В общем, это я сделаю… Тогда я поставил свой второй вопрос:

– Хорошо, а как обмануть психопробу?

– Никак. Для того, чтобы обмануть психопробу, надо обмануть себя. Они узнают даже больше, чем знаешь ты. Если ты скроешь свою цель от них – ты потеряешь ее сам. Можно вымарать некоторые куски…

– От некоторых воспоминаний я бы сам с удовольствием избавился. Генерал поморщился и отрицательно покачал головой.

– Ты не понимаешь, о чем говоришь. Эти пустые места более странны, чем воспоминания – это борозды за которые зацепится любой магик… А структура ума такая, что все связано – нити, пусть оборванные, но останутся. И потом… Воспоминания – это и есть человек. Плохие или хорошие – они слагают нас. Деньги ты растратишь, друзья уйдут, слава развеется, а что останется тебе?

– И что мне делать?

– Заставь их думать, что они тебя хорошо знают. Отбрасывай тень! Я отрицательно покачал головой:

– Меня ищут. А когда найдут, мне небо с рогожку покажется. Мне нельзя следить.

– Я говорю не о твоей тени. Примерь чью-то шкуру. Мне подумалось, что генерал опять прав – это был не лучший, но выход. В голове промелькнула мысль, что у генерала уже есть кандидатура, в которую мне предстоит влезть. И я оказался прав.

Можно сказать, что я пересекался с его отцом. Или с тем, что было его отцом – или его частью. Или с нечто большим, чем его отец. Его звали Ади Реннер – от своего отца он не унаследовал ни имени, ни титула. Но к его чести, надо сказать, что он никогда на них не претендовал. Был ли он тем, за кого его выдавала молва? Наверное был. Ади Ферд Ше Реннер. Сын кондотьера, погибшего под Тебро. Он не был бастардом, но все, что ему досталось от отца – это слава. Ади Реннеру показалось, что это слишком много. Он никогда не видел своего отца – не хотел видеть. Это странно? Не думаю. Человеку свойственно сливать все зло воедино, забывая, что злым можно быть по-разному. Деление мира на добро с кулаками и беззубое зло ничего не даст – уж слишком они рядом. Ади Реннер был великим бойцом – говорят, выйди он на Дорогу Смерти, Четырем Всадникам бы пришлось сойти на обочину. Пятый всадник? Но нет – он всегда был Единственным. Он вступал в бандитские ганзы, был наемником. Но любое его объединение было ситуативным, а кондотту ему платили по особому тарифу. Говорят, он был девственником, ибо всегда спал только с мечом – слишком многие хотели его убить, и он не мог расслабится даже во сне…