Наталья Резанова - Дети луны
Адриана натянула свое черное платье и собралась было готовить завтрак, и тут ей пришло в голову, что неплохо бы помолиться, чего она не делала уже невесть сколько времени. Она даже удивилась необычности такой мысли. Помолиться хорошенько, а не просто помянуть своих покровителей или зайти в собор во избежание пересудов! Опустившись на колени перед распятием, Адриана начала читать Pater noster, но никак не могла сосредоточиться — почему-то все время вспоминался орден. Это ее раздражало. Почему она не может молиться? Все могут! Вельф и тот может! А при чем тут Вельф? Ни при чем, правильно… Она долго не вставала, с озлоблением повторяя слова всех молитв, какие приходили на ум, и, так как не была уверена в действенности своего обращения к Богу, то прибавила также обещание в случае благополучного исхода дела совершить паломничество в Арвен и посетить все тамошние святыни, как бы это ни было опасно. Так или иначе, Лауда ей опротивела. После еды она принялась раскраивать принесенную ткань, и это несколько ее успокоило, ибо отнимало слишком много внимания — она все перезабыла со времен Книза.
К вечеру появилась поденщица, и пришлось укладываться в постель, делать соответствующее лицо, сожалеть о том, что не увидит намечающихся торжеств, нет, ей не нужно ни лекаря, ни священника, да, она согласна отпустить Тильду пораньше, она в состоянии позаботиться о себе сама и пока что не нуждается в ее, Тильдиных, услугах… На прощание Адриана, хрипя и кашляя, испросила Тильду перечислить имена знатных сеньоров, которых ждали в городе. Не услышав имени Вельфа Аскела, выразила сомнение в Тильдиной осведомленности, а после клятвенных уверений в обратном проводила ее до дверей, держась за стены, и затем, как была, босиком, снова плюхнулась на колени и снова вознесла молитву, на сей раз благодарственную.
…Колокола звонили не переставая с той минуты, когда конь наследника вступил в пределы города, все время, пока он следовал по главным улицам, и до тех пор, покуда за последним из спутников принца не закрылась дверь ратуши. У Адрианы раскалывалась голова, а когда к трезвону прибавился еще приглушенный голос труб, она начала чертыхаться вслух. У нее не было ни малейшего желания приоткрыть ставень и посмотреть, что происходит. Поэтому она ничего не узнала ни о произносимых в ратуше речах, ни о торжественной мессе в соборе, ни о том, как с балкона дворца бросали в толпу монеты и сласти. Все это она могла бы себе прекрасно представить, если б захотела, но она в это время думала о Берте, доброй женщине из Нижней Лауды (муж ее был там скорняком), у которой Адриана провела с десяток дней, когда присматривала себе в городе дом. Берта тогда была на сносях и, пожалуй, уже должна родить, а Адриана до сих пор не удосужилась ее навестить — не потому, что забыла, а погрузившись в уныние и неподвижность. Это, конечно, было смешно в сравнении с надвигающимися событиями. Странник — тот и посмеялся бы, и занялся делом. Люди, которые ему не были нужны, его не интересовали. Его отношение к ним отличалось крайней простотой. Во-первых, он занимался своей работой. Затем, он ненавидел орденцев и баронов-изменников, был предан своему сеньору и своему королю. Адриана же никак не могла забыть, что кроме названных существует еще множество людей, просто людей, которые тоже хотят жить. К этой категории, кстати сказать, она причисляла и себя. Подобное различие во взглядах объяснялось тем, что Странник был политиком, а Адриана — нет.
Так она и мыкалась целый день. Не было ни желания есть, ни желания спать. Ничего не было. Было тошно.
Назавтра, судя по доносившимся с улицы звукам, веселье в городе шло вовсю. С визгом носились мальчишки, слышались пьяный хохот и песни. На каждом углу пылали костры, так что мороз не служил помехой. Во дворце, надо думать, пировали, и вообще словно раньше времени наступила Масленица. Адриана сидела у камина и шила, раз и навсегда посчитав, что общее веселье ее не касается. Но оказалось, что касается и даже очень.
Уже стемнело не только в затененной комнате, но и на улице, и Адриана собиралась пораньше лечь спать, когда услышала вопли, явно не относящиеся к праздничному веселью, а когда разобрала, что кричат: «Пожар! Горим!» — то насторожилась. Под окном послышался топот множества бегущих ног, и беспокойство ее возросло еще больше. Уж ей ли не знать, что такое пожар в городе! И горит вроде бы рядом… а жариться живьем нет никакой охоты. Но, может быть, это выдумка ловких воров, чтобы выманить добрых горожан из дому? Она рискнула приоткрыть ставень и выглянуть наружу. Гул голосов доносился совершенно отчетливо, и ей показалось, что она различает на снегу отблеск огня. После кратких размышлений Адриана решила выйти на улицу узнать, что делается, а то неизвестно, что еще придется предпринять… Все равно ночь…
Она выбежала, накинув только плащ, без шапки и платка — по благословенной военной привычке редко мерзла, а с кинжалом не расставалась никогда. Снег в тупике был весь истоптан. Горело у площади, напротив собора. Дом, как и следовало ожидать, занялся от одного из праздничных костров, и пламя уже перекинулось на соседние. Кругом собралась толпа, но пожар помогали тушить лишь немногие, остальные просто глазели и переговаривались.
Пламя стояло высоко. На снегу лежала багровая тень, в черном небе гуляли сполохи. Люди задирали головы вверх, приложив руку к глазам козырьком. «Ну и кошельков же срезано, наверное», — подумала Адриана и тоже взглянула наверх — у нее-то с собой не было кошелька. Ее коснулось горячее дуновение, капюшон свалился с головы, прядь волос легла поперек лица.
— Боже мой! Боже мой! Боже мой! — причитала какая-то женщина. — Только бы до нас не дошло!
— А ежели собор загорится? — Каменный, а горит-то как!
— Боже мой! Боже мой!
— Тушить надо, а не языки чесать, — заметила вслух Адриана. — Шли бы к колодцу!
Старик в долгополой одежде ползал по снегу, подбирая рассыпанные вещи, которые удалось выбросить из окон. Подбегавшие с ведрами перешагивали прямо через него. Адриана тоже встала в цепочку, руки у нее рут же заледенели от плескавшейся через край воды. С грохотом обрушилась одна из потолочных балок, искры полетели далеко в толпу. Все, кто был рядом, шарахнулись в сторону. Адриана отскочила назад и чуть рыло не сбила с ног человека, прижимавшего к себе большой мешок. В следующее мгновение оба вскричали хором: «Господи помилуй!» — причем Адриана с неменьшим удивлением, чем владелец мешка. Перед ней был Стефан-скорняк, муж той самой Берты, о которой она вспоминала не далее как нынче утром. Это совпадение так удивило ее, что она на некоторое время забыла о пожаре.
— Здравствуй!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});