Алена Даркина - Полнолуние: закон стаи

С пяти вечера перед храмом начала образовываться очередь для исповеди. Опасаясь, что могут не успеть, люди оставляли дела и мужественно ожидали назначенного часа. Ближе к семи, очередь стала такой огромной, что Загфуран не успел бы принять всех желающих. В толпе возникали перебранки. Надзиратель церкви из черных монахов, пытался урезонить буянов. Увидев, что ничего не помогает, пригрозил:

— Кто забудет о высоком звании детей Божьих, к проповеднику не пущу!

Это остудило горячие головы. Чуть позже Загфуран передал через этого же надзирателя, что примет лишь тех, на кого укажет Эль-Элион. Всем остальным даст благословение, а исповедаться придется у надзирателя или старшего священника. Толпа впала в уныние, но люди и сами понимали, что их слишком много, чтобы проповедник успел принять всех. Им оставалось только с надеждой ожидать, что Господь укажет именно их.

Маг выбирал их толпы тех, кто был богаче. Он не нуждался в деньгах, но минервалсами лучше вербовать людей, обладающих определенным влиянием. Выслушав исповедь, тем, кто ему показался интересным, он задавал условный вопрос: "Хочешь ли ты служить Свету, сын мой? Готов ли ты дать обет?" Если горожанин соглашался — а таковых, как и всегда, оказалось большинство — Загфуран "благословлял" его: накладывал "обет послушания". Теперь человек если и захочет, не сможет предать мага. Разве что отыщет какого-нибудь сильного священника. Так у него стало сразу почти двадцать новых помощников.

Солнечные лучи, проходя сквозь витражи, изображающие сотворение Гошты, расцвечивали белое одеяние Загфурана радугой. Минарсу нравилось это. Белый цвет — символ святости. Радуга — в разных народах символ богатства, счастья или перехода в новый мир. Он же здесь, как сам Управитель или ареопагит творил переход в новое бытие. И пусть своды храма Истинной церкви Эль-Элиона значительно уступали размерами Храму Света, маг чувствовал подлинное величие, когда легким росчерком руки в воздухе накладывал на человека заклинание послушания.

На скамьях черного дерева перед ним замерли горожане, ревниво наблюдая, как по одному подходят к странствующему проповеднику избранные им за исповедью и благословениями. Сегодня внимание людей не отвлекается ни на разглядывание цветных витражей, ни на позолоченную лепнину и хрустальную люстру в тысячи свечей далеко вверху. Прихожане замерли, будто впитывая в себя проповедника, покорившего их сердце, вознесшего их к небесным сферам, поманившего несбыточным.

Взгляд Загфурана отрешенный: он не видит, того, кто склоняется перед ним и почти не слышит его. Он главный в этом храме. Он творит здесь судьбу всего мира Гошты. Он решает, кто достоин служить делу Света, а кто недостоин даже быть человеком. Чуть больше усилий, руки не порхают легко, а замирают на головой ремесленника, в душу которого прочно поселилась тьма. "Так выпусти эту тьму наружу, пусть все видят ее. Хотя бы и при свете розовой луны", — под замершими ладонями невидимая обычным глазом сгущается тьма над человеком, постепенно скрывая его и обретая очертания волка. Огромная пасть скалится окровавленными клыками. Отныне волк, скрывающий под собой человека, будет ждать малейшего повода, чтобы вырваться наружу.

Загфуран наложил проклятие луны трижды — на большее не хватило сил. Но и этого вполне достаточно. Ему повезло: раз в пять лет на Гоште бывает неделя полнолуния, а потом убывает очень медленно. В течение всего этого времени проклятые будут тревожить город кровавыми смертями.

Минарс служил Свету, не выбирая средств. Если бы сегодня все как один согласились стать младшими посвященными Храма Света, он все равно бы на кого-то наложил проклятие. Но сейчас маг чувствовал искреннее удовлетворение, оттого, что все получилось как нельзя лучше: злые наказаны, а добрые вознаграждены.

В восемь вечера, Загфуран провел молебен, закрепив попутно наложенные чары. Все это далось уже с трудом. Лицо покраснело от усилий не растирать зудящее тело прямо в храме, на глазах изумленных прихожан. Собрав волю в кулак, он и после служения, не выскочил пулей, а степенно попрощался с народом, благословил каждого, как обещал, и только, когда его уже никто не мог видеть, позволил себе ускорить шаг. В келье, которую милостиво предоставил для сна священник, он достал прихваченную с собой жгучую мазь и тщательно растерся, чтобы унять чесотку. Когда зуд утих, поужинал и отправился спать, мечтательно представляя, что творится в городе при свете розовой луны.

Если старейшина Сальмана и на тот раз не согласится принять в помощь туммимы и не начнет сжигать приходящих сюда для торговли оборотней, значит, он очень плохо знает людей.

31 юньйо, 5068 года от сотворения Гошты, Гибельный лес

Ялмари не очень доверял Ранели: ее неожиданная покладистость настораживала, хотя он и допускал, что девушка просто нуждалась в нем. Со своей стороны он постарался быть в меру вежливым, несмотря на то, что из-за нее он чуть не погиб. Кто знает, может, завтра он окажется в Умаре, и тогда от Ранели будет зависеть, примет ли его стая.

Когда они пересекли дорогу, отделявшую обычный лес от Гибельного, Ранели отошла подальше.

— Ялмари? — тут же заговорила девушка.

— Да, — обреченно откликнулся он. Зря он надеялся, что Ранели согласиться сохранять тишину.

— Идем на север, — скомандовала она.

— Идем на север, — пробормотал принц себе под нос.

Гибельный лес менялся примерно каждый лавг. Сначала он почти не отличался от обычной дубравы. Но постепенно, кустарник и трава исчезли, а у корней деревьев, покрытых зеленым мхом, заструилась светло-зеленая дымка. Еще лавг и они вошли в мертвый лес. Туман поднимался такой плотный, что в трости от себя Ялмари не различал деревьев. Лишь по слабому запаху, доносившемуся от девушки, он знал, что она по-прежнему рядом. Ветви и стволы выныривали внезапно, густо облепленные сине-зеленым мхом, похожим на морские водоросли. Приходилось все внимание сосредоточить на том, чтобы не удариться.

— Ялмари? — голос Ранели теперь слышался как будто издалека.

— Что? — осведомился он, чуть не стукнувшись лбом о низко нависшую ветку.

— Может, расскажешь, что-нибудь, чтобы не было так жутко, — теперь голос приблизился. Принц обернулся и увидел, что девушка совсем рядом, только чуть отстала. Он замедлил шаг, чтобы подождать ее. — Почему ты живешь с людьми? — спросила она, когда поравнялась.

— Здесь моя семья. И если честно, я бы предпочел, чтобы мы молчали, — Ялмари не собирался откровенничать. Он насторожился, готовясь встретить опасность, да и тема, выбранная девушкой, ему не нравилась. Ядовитые испарения мешали почувствовать приближение врага. Туман не только не давал ничего толком разглядеть, но и гасил посторонние запахи. Теперь он уже ничего не мог учуять. А разговоры с Ранели мешали прислушаться. Она не хотела этого понимать и продолжала непринужденную беседу: