Рэй Карсон - Книга шипов и огня

Ко времени обеденного привала моя одежда липнет к груди, а кожа под лямками горит, как от ожога. Я бросаю свою ношу на землю и сажусь на валун рядом с Умберто. Он продолжает смотреть прямо перед собой, пережевывая сухарь.

— Умберто?

— Хм-м? — отвечает он.

— Почему ты злишься на меня? — спрашиваю я, понизив голос.

— Я не злюсь. — Он бросает на меня быстрый взгляд.

— Но ты меня игнорируешь.

— Да.

Я раздраженно вздыхаю.

— У меня никогда раньше не было друзей. Только учителя, няньки, служанки, ну и сестра. Так что я не очень хорошо умею дружить. Я не знаю, чем я тебя расстроила, и не знаю, как это исправить.

— Его Величество тебе не друг? — Его голос пронзительный и дрожащий.

Друг ли мне Алехандро? Я качаю головой.

— Право, я не знаю. Он говорил, что хотел бы им стать, но теперь я думаю, что это были ничего не значащие слова, просто чтобы меня успокоить. Мы никогда не проводили вместе время. У него был личный охранник, лорд Гектор, я думаю, мы дружили с ним в то время.

— Ты не говорила мне, что ты замужем.

— Знаешь, у меня нет такой привычки: раскрывать государственные тайны похитителям, — резко отвечаю я. — Конечно, я ничего не сказала. И видишь? Ты разозлился.

— Нет. Я просто чувствую себя дураком.

Я смотрю на его профиль.

— Почему? Я не думаю, что ты дурак.

Наконец он смотрит на меня.

— Просто я думал, что, может, потом… когда все это кончится… после всего ты и я… ну, это глупо, потому что ты — принцесса, а я — проводник. Видишь? Я глупец.

Он спрыгивает с нашего валуна и ссыпает остатки сухарей в сумку на поясе.

Я слишком потрясена, чтобы последовать за ним. Жар поднимается по моим рукам и обнимает мою шею. Дураком из нас двоих оказалась я, неспособная понять его желание защитить меня, его болтовню, его взгляд, всегда задерживающийся на моем лице. Первая связная мысль в моей голове: «Хотела бы я, чтобы Алехандро испытывал такие чувства ко мне». Но следом идет другая: «Я рада, что это Умберто», и я хочу сохранить в памяти его образ свежим и уникальным, отдельно от Алехандро.

До конца дня я не замечаю боли в плечах. Я скольжу в изумлении, пораженная тем, что кто-то беспокоится обо мне таким образом. Вечером, когда мы разбиваем лагерь на выступе, Умберто снова меня игнорирует. Но я подбираюсь к нему близко-близко, когда он разводит огонь, и шепчу ему:

— Я по-прежнему не думаю, что ты дурак.

Температура снижается, и запах земли меняется. Цитрусовый и влажный, он покалывает мне нос. Кактусы и перекати-поле постепенно сменяются на пинии и можжевельник. Время от времени мы пересекаем неглубокие ручьи, и Умберто пополняет наши запасы пищи радужной форелью. Через несколько дней опасность быть замеченными возрастает, так что мы оставляем хребты и переходим в ущелья и долины. Еженощно я изможденно заползаю в свой спальник, но это измождение не такое, как было в пустыне. На этот раз болят даже кости.

Мои товарищи периодически тревожно посматривают на меня. Даже упряжка лошадей не смогла бы сломать столько веток и выбить из земли столько камней, сколько я. Чем тише я стараюсь быть, тем более неуклюжей я становлюсь. Белен отстает от других, чтобы объяснить мне, как и куда лучше ставить ногу, но очень скоро бросает это дело, взрываясь нетерпением. Я никогда не была грациозной, и мои ступни топают, куда бы я их не ставила. Однако здесь этого недостаточно даже для того, чтобы избежать растяжения лодыжки.

Я почти плачу, когда Белен раздраженно кричит Умберто, чтобы он помог мне. Тот кивает впереди. Косме и Хакиан в привычном молчании наблюдают, как юноши меняются местами.

Умберто гораздо терпеливее Белена. Он показывает мне, как надо ставить ноги, объясняет, как напрягать бедра и икры, чтобы поддерживать каждый шаг. Он старается не касаться меня, хотя я бы этого хотела.

Это похоже на урок танцев — в чем я никогда не преуспевала — все основано на точности и скрытой энергии. К концу дня мои мышцы гудят, и я практически ничего не чувствую. Но я наступила на гораздо меньше веток, чем раньше, и этот успех радует меня не меньше, чем время, проведенное с Умберто.

Этим вечером мы разводим небольшой огонь без дыма, чтобы разогреть суп, и тушим его, как только садится солнце. Мои компаньоны еще более молчаливы, чем обычно. Любой звук, любая тень приводят их в состояние боевой готовности. Они устанавливают ночное дежурство. Я предлагаю заступить на пост, но Косме говорит, что мне надо выспаться.

— Ты и без этого нас достаточно замедляешь, — говорит она.

Конечно, она права. Мне нужен особый уход, но я надеюсь, что смогу доказать свою небесполезность, если только нам удастся проследить за армией Инвьернов.

Следующим утром мы собираем лагерь быстро и молча. Умберто ведет нас с обычной безошибочной уверенностью, хотя я не вижу и признаков тропинки. Мы идем по оврагу, устланному гравием, по краям его синеет чахлый можжевельник и сухая гречиха. Солнце стоит высоко и печет нещадно. Я заматываю шаль вокруг головы, когда Божественный камень вдруг становится ледяным. Я вздыхаю в морозном шоке. Такой холодный. Такой пронизывающий.

— Белен! — зову я, и мой голос похож на писк грызуна. Его высокая фигура ближе всех ко мне, все прочие слишком далеко, чтобы услышать.

Он поворачивается и смотрит вниз, но его взгляд смягчается, когда он видит меня.

— Что такое?

Мои пальцы, уже онемевшие от холода, прижаты к животу.

— Божественный камень! Что-то не так. — Я почти плачу. Камень превращал мою кровь в лед только дважды — чтобы оповестить об атаке Заблудших и предупредить о песчаной буре. — Так случается, только когда опасность очень близко.

Белен не мешкает. Он несется вперед и хватает Хакиана и Косме за одежды. Умберто оборачивается на шум. Белен машет ему, чтобы тот возвращался к нам. Они осматривают местность даже на бегу, когда торопятся ко мне.

— Что, Элиза? Что случилось? — спрашивает Умберто, хватая меня за плечо.

— Я не знаю, но камень… нам надо спрятаться.

Хакиан уже карабкается наверх, к густым зарослям можжевельника.

— Сюда! — указывает он. — Идите через ежевику, я замаскирую следы.

Косме и Белен взлетают по склону. Умберто и я следуем гораздо медленнее. Склон скользкий и крутой, и я хватаюсь за торчащие корни, чтобы подтянуться. В можжевеловую рощицу трудно пролезть, деревца растут очень близко друг к другу, и ступить почти некуда. Умберто отгибает ветки, чтобы я могла пролезть внутрь, но они все равно царапают меня по спине и плечам. Я держусь за витой ствол, чтобы оставаться на уровне крутого склона. Рядом со мной остальные замерли примерно в таких же позах. Терпкий запах исходит от листьев, а может, это голубоватые ягоды наполняют прохладный воздух резким ароматом. Паутина щекочет мне щеки. Я не знаю, сколько времени нам предстоит провести здесь, в таких странных позах, поддерживая головами свод.