Александр Сухов - Имперский городовой

– Если я не ошибаюсь, – начал маг, – в своем сне ты с кем-то общался. Только не подумай, что я специально подглядывал – всего лишь, как и обещал, зашел поболтать перед сном. Смотрю, ты дрыхнешь, хотел было уйти, но почувствовал присутствие чужака, внедрившегося в твою астральную сущность. Признаться, я подумал, что тебя атакуют, поэтому мне пришлось задержаться до выяснения некоторых обстоятельств, однако очень скоро я понял, что тебе ничего не угрожает, но, извини, теперь уже мне захотелось узнать, о чем, а главное, с кем ты разговаривал в своем сне.

– Ничего особенного, Вель. – Широко зевая, юноша поднялся с кресла и пару раз присел, чтобы размять затекшие члены, затем уселся обратно. – Видишь ли, беспокойной душе Лары Смола приспичило вдруг со мной пообщаться. Судьба несчастного ребенка продолжает волновать ее даже после смерти. Она решила поделиться со мной кое-какой информацией, взамен на мое обещание проследить за тем, чтобы деньги достались ее законному наследнику.

– И как же ты сможешь ей в этом помочь? – с интересом спросил маг.

– Нет ничего проще. У местного нотариуса хранится ее завещание и официальный контракт, согласно которому она продала свою душу за пять миллионов полновесных имперских марок. С точки зрения буквы закона подобная бумага имеет такую же силу, как, например, купчая на партию леса или договор о поставках продуктов питания в трактир «Три Кита»...

– Но специфика... – хотел было возразить юноше Вельмир.

– Понимаю, что ты хочешь сказать, и объясняю еще раз: с точки зрения закона эта сделка ничем не отличается от любой другой, утверждаю это со всей ответственностью как дипломированный юрист. Любой, даже самый никчемный адвокат легко докажет это в суде. Однако вряд ли это дело дойдет до суда. Все ограничится тем, что фискальные органы взыщут с этой суммы шестьдесят процентов налога, а два миллиона марок достанутся их законному наследнику.

– Не хило! – громко воскликнул маг. – Такое счастье да несмышленому отроку. Впору и позавидовать.

– Тут нечему особенно завидовать, – тяжело вздохнул Зенон и пояснил: – У парня врожденный порок сердца. Поэтому, для того чтобы спасти ребенка, матери пришлось поставить на кон свою бессмертную душу. Ей повезло... – Юноша осекся. – А может быть, и не очень повезло, хотя сама она сейчас ни в чем не раскаивается и ни о чем не сожалеет. Впрочем, давай-ка я расскажу тебе все по порядку.

– Да, все-таки велика сила материнской любви, – выслушав рассказ юноши, констатировал Вельмир.

– Ага, особенно в сочетании с женским коварством, – согласился Зенон.

На что маг, усмехнувшись, сказал:

– На самом деле, Зен, женское коварство – суть вещь, изобретенная нами, мужиками. Дело в том, что среднестатистическая дама в силу физиологических особенностей своего организма мыслит чем угодно, только не мозгами, отчего часто совершает абсолютно нелогичные поступки с точки зрения мужской логики. Поэтому мы, мужчины, как существа рациональные, склонны ошибочно предполагать, что, так же как и мы, все представительницы слабого пола являются существами рациональными. Таким образом, банальная женская глупость, благодаря нашим заблуждениям необоснованно превращается в утонченное коварство. Иными словами – бабы думают одно, говорят другое, а делают третье, да еще верещат о своих любовных приключениях на всю округу...

Вельмир так увлекся собственной обличительной речью, что невольно перешел на излишне пафосный тон, но, поняв это, резко осекся и виновато посмотрел на соседа, мол, наболело, извини.

– И кто ж это тебя так достал? – с ехидной ухмылочкой спросил Зенон, определенно догадываясь, кого имеет в виду его приятель.

– Да ладно, – махнул своей широкой дланью маг. – Проехали. Лучше расскажи, что ты думаешь о странном эльфе, предложившем Ларе Смола немыслимые деньжищи за ее бессмертную душу, точнее, за вместилище разума – тут уж с какой стороны глянуть.

В ответ Зенон пожал плечами:

– Извини, друг, но позволь задать тебе вопрос. Кто у нас специалист в области трансцендентных явлений? Ты? Или я? Поэтому уж лучше ты растолкуй бестолковому, что все это значит. Кстати, тебе удалось выяснить, что означает загадочная фраза «шаати сома ньядль»?

Вельмир, ухмыльнувшись, съязвил:

– А ты у нас прям настоящий лингвист – такую заковыристую галиматью до сих пор в голове держишь. – Но тут же перешел от игривого тона к серьезному: – Представь себе, узнал. Правда, для этого мне пришлось побеспокоить одного столичного профессора, поскольку никто из моей группы никогда не занимался изучением языка, на котором общались между собой древние дариды...

– ...опа!.. этих нам еще тут не хватало! С какой это стати монстра угораздило болтать на даридском? К тому же, откуда вообще кому-то известен этот язык? Насколько мне помнится, дариды сгинули практически бесследно более сотни тысячелетий тому назад. Они что, оставили после себя граммофонные пластинки или магнитофонные записи?

– Нет, уважаемый, – серьезным тоном, будто не замечая явной иронии, заговорил маг, – пластинок и магнитофонных лент от даридов не сохранилось. Да и какие носители информации могли бы уцелеть за столь долгий срок. Однако теперь мало кому известно, что в Алайских горах, что на севере Кабрии, существует одна премиленькая пещерка, на стенах которой время от времени появляются огненные символы, параллельно со звуковым сопровождением. Лет пятьсот назад, когда она еще только была обнаружена, вся передовая общественность Ультана возлагала на эту находку большие надежды, поскольку огненные знаки являлись не чем иным, как даридской письменностью, а звуки – соответствующим фонетическим сопровождением, точнее, символы были в некотором роде субтитрами записанной неведомым образом речи. Однако очень скоро массовая эйфория по поводу загадочной находки немного поутихла. Ученые выяснили, что огненные символы и загадочные звуки не являются никакими откровениями и, по сути, не содержат полезной информации. Единственной пользой, которую удалось извлечь из находки, стало то, что ученым-лингвистам удалось воссоздать, казалось бы, навсегда утерянную речь канувшего в Лету пранарода. И все-таки это открытие имело скорее чисто академическое значение, нежели практическое, так как любителей поболтать на даридском на всем Ультане набралось не так уж и много. Постепенно о забавной находке стали забывать. Загадки фонетических особенностей даридского языка если кого-то и волновали, то это были исключительно субъекты, фанатично преданные науке. Именно таким фанатиком в наше время является мой старинный приятель профессор Лесх. Благодаря его воистину энциклопедическим познаниям в области палеофилологии удалось расшифровать загадочную фразу: «Шаати сома ньядль». Скажу тебе, что доктор Лесх был просто вне себя от восторга и все расспрашивал меня, где и при каких обстоятельствах я мог услышать эту фразу, но я не стал понапрасну беспокоить старикана и на лету придумал правдоподобную историю о том...