Елизавета Дворецкая - Чары колдуньи

Две волны встретились, схлестнулись и слились. Первые ряды схватились, топоры обрушились на щиты, копья ударили навстречу друг другу, и тут же раздались первые крики боли, первые тела повалились под ноги, мешая бегущим, тем, кто только стремился сойтись с врагом вплотную. В общий шум добавились треск деревянных щитов, лязг железа, и грохот стал поистине нестерпимым, но мало кто это замечал: жизнь каждого сосредоточилась на острие копья, на лезвии топора, который он видел на расстоянии вытянутой руки перед собой, а то и ближе. Взлетали и опадали топоры, глухо ударялись о щиты мечи, все больше ярко-красных кровавых пятен мелькало на светлом полотне рубах, на рыжей и бурой коже стегачей. Кровь заливала лица и бороды, брызгала и лилась на траву, тела валились, как стебли травы под косой. Сама Марена вышла на жатву, подсекая серпом колосья человеческих жизней, и смеялась, благодарная Перуну, который обеспечил ей такой богатый урожай.

А Перун ярился, будто стремился сойти с небес и принять участие в смертном пиру. Темно-серые тучи, несомые ветром, сомкнулись над головами, затянули редкие окошки в голубое небо. Ветер стал холоднее, потемнело, но каждому казалось, что это в глазах темнеет от смертной тени, которую Марена набросила на поле брани.

Когда вдруг хлынул дождь, каждый в первый миг воспринял его с облегчением, как желанное средство освежиться и промыть залитые потом, а то и кровью глаза.

Но еще несколько мгновений — и облегчение превратилось в ужас. Одежда намокла и потяжелела: стегачи, и без того не такие уж легкие, стали неподъемными, будто железные. Кожа промокала не так быстро, но мокрая трава скользила под ногами, и ни одного движения нельзя было сделать уверенно. Дождь хлестал как из ведра: струи воды заливали лица, слепили глаза, и каждый уже отмахивался своим оружием почти вслепую, стоя на месте, чтобы не потерять равновесия на первом же шаге. Те, у кого уцелели хотя бы обломки щитов, прикрывали ими головы сверху, но и они скользили, падали на колени, пытаясь достать противника.

Не пощадила стихия и князей. Аскольд сошелся в поединке с Мстиславом, но продолжался тот считаные мгновения — до дождя. Аскольд успел, пользуясь временным ослеплением противника, сделать удачный выпад и задел концом клинка плечо Мстислава, но острие лишь чиркнуло по колечкам кольчуги, зато сам Аскольд чуть не упал — подошва поехала по мокрой траве. Мстислав попытался достать его топором, однако промахнулся, лезвие ударило в землю, и сам деревлянский князь, держась за рукоять, остался бы беспомощной жертвой, дожидающейся удара по спине или по шее, если бы его не прикрыли щитами кмети. Мстислав успел высвободить топор, перехватил рукоять, повернулся, шагнул к Аскольду… и при первом же шаге неловко ступил в выбоину в земле, не видную под травой, поскользнулся, упал… Встал, с помощью тех же кметей, сделал, хромая, два-три шага. И остановился, поняв, что сражаться не способен. Он не был ранен, но боль в стопе, тяжесть мокрого снаряжения, потоки воды, струящиеся по лицу и мешавшие дышать, делали продолжение схватки почти невозможным. Идти биться дальше было бы самоубийством.

Кмети прикрыли его сомкнутыми щитами, Мстислав отошел назад. Раздался рев рога, призывающего отступать, и тут же его призыв подхватил рог со стороны полянского войска. Оба князя уже жалели, что ввязались в сражение, не дождавшись прояснения в небе. Битва под дождем могла привести только к лишним потерям, но едва ли к победе какой-либо из сторон. Два войска разошлись, каждое искало укрытия от стихии в лесу со своей стороны. На мокрой истоптанной траве, поливаемые дождем, остались лежать мертвые тела, оброненное оружие, разбитые щиты. Раненые пытались ползти, цепляясь окровавленными пальцами за скользкую мокрую траву. А Перун все грохотал в небе, не желая успокоиться, будто никак не мог унять своего гнева и насытить ярость…

Слишком сильное сопротивление пришлось ему преодолевать в этот раз: богиня Марена уже считала своей добычей желанную жертву — полянского князя Аскольда, отданного ей могучей ворожбой, и выпустила его из рук с большой неохотой. Надолго ли?

Глава 7

Гроза через некоторое время утихла, но дождь шел до самого вечера. Укрывшись в лесу, поляне кое-как поставили шатры на прогалинах и прямо между деревьями, а большинство спряталось под ветвями елей, в кустах, наскоро соорудив шалаши и накрывшись плащами. Раненых кое-как перевязали, пожевали хлеба из котомок. О кострах и горячей каше пока говорить не приходилось.

В войске шли разговоры о том, что Перун гневается. Хотели спросить совета у волхвов — Судимера и Обрада, но те исчезли куда-то, будто их дождем смыло. Аскольд сидел в шатре вместе с Хортом и боярами и ждал прояснения. Если наутро погода наладится, он намеревался снова начать битву. Люди толковали о приметах — наладится ли к утру погода, но больше старались угадать волю Перуна — чем он так разгневан, что не дает сражаться? Опять начались разговоры о жертве — напрасно все же не принесли ее перед походом! Богов заставлять ждать да кормить одними обещаниями — себе дороже выйдет!

— Если Перун потребует жертву, я без раздумий отдам ему самое дорогое, лишь бы он позволил полянам победить, — ответил Аскольд, когда боярин Зареня намекнул ему на это.

Зная, как неохотно князь приносит жертвы, люди удивились. Они удивились бы еще больше, если бы узнали, что он имеет в виду под «самым дорогим».

Но уже к утру все изменилось, о жертвах больше не заговаривали. Среди ночи явились Судимер и Обрад — промокшие до нитки, похожие не то на водяных, не то на леших со своими длинными волосами, слипшимися от воды бородами и в потемневших от влаги накидках из конской шкуры. Оказывается, ходили они ни много ни мало к деревлянскому стану, где держали совет с волхвами Мстислава. Те тоже не сомневались, что сам Перун воспретил князьям сражаться, послав эту грозу. А стало быть, тем следовало договориться если не о мире, то хоть о перемирии до тех пор, пока воля богов не будет выяснена. Более того, Судимер и Обрад виделись с самим Мстиславом, который изъявил согласие на переговоры и наутро обещал ждать Аскольда на том самом поле.

По первому побуждению Аскольд ответил «нет», но старейшины убедили его согласиться. По войску уже разошлись слухи о гневе Перуна, и никто не пойдет в битву, неугодную Богу Воинов.

— Какой гнев, мы ведь не разбиты! — возмущался воевода Хорт, обходя стан и пытаясь убедить людей, что битва лишь просто отложена. — Перун не дал нам победы, но и деревлянам ее не дал! Завтра он будет на нашей стороне!

— Перун портки спустил да окатил нас! — выкрикнул кто-то возле одного из костров, и кругом раздался дружный смех. — Вот мы и разбежались с поля, будто курицы мокрые! Ни победы, ни гибели славной не дает Перун князю нашему, видать, плюнул на нас совсем!