Возмездие (СИ) - Злобин Михаил

Настало время узнать, чего на самом деле стоит каждый убитый мной человек. Сейчас мое личное кладбище впервые идет в отчаянный бой.

— Толя-а-ан! Сюда-а! Отступаем к парку! — Приглушенный резиной противогаза крик сослуживца отвлек яростно отстреливающегося бойца всего на секунду, но этого хватило, чтобы на него кинулась очередная Нелюдь. У отродья уже толком не было головы, ее снесло пулеметной очередью, а одна его рука напоминала развернутый мясной рулет, прошедший через сломанную мясорубку. Но тварь все равно с ужасающей легкостью смогла разорвать солдату гортань, заставив того упасть на землю, заходясь надсадным булькающим хрипом.

— Мля-я! Суча-ары!!! — Солдат, узревший отвратительную расправу над своим товарищем, с яростным воплем высунулся из укрытия и начал поливать свинцом приближающиеся фигуры, одинаково устрашающие и завораживающие в своей дерганой стремительности. Ярость и адреналин даже вытеснили чувство страха перед неведомым противником, против которого не помогали ни пули, ни гранаты, ни даже разрывные снаряды.

Вдруг из укрытия высунулась чья-то сильная рука, ухватила вошедшего в раж парня за разгрузочный жилет, напяленный поверх химзащиты, и утянула за угол.

— Отставить, твою мать! — Тяжелая оплеуха на короткую секунду совсем спутала мысли в голове бойца. — Куда ты под пули лезешь?!

— Пусти! Пусти меня! Эти твари Толика разорвали на моих глазах! Да я их сейчас всех…

Еще одна звонкая затрещина, на этот раз уже куда более сильная, заставила рядового осечься. Он часто заморгал, пытаясь прийти в чувство и осознать то, что сейчас произошло.

— А ну-ка пасть закрыл, Рэмбо недоделанный! — Донесся до его слуха рык старшего сержанта, с трудом пробиваясь сквозь звон в ушах. — Тебе на командира насрать стало?! Хочешь, чтоб я тебе пулю в каску пустил, как полагается за нарушение боевого приказа?!

Пока солдат хлопал глазами, пытаясь понять, требуется ли отвечать на этот вопрос или он был риторическим, командир оттолкнул его в сторону и отвесил смачный пинок под зад твердым носком берца, закутанного в резиновый чулок ОЗК.

— Бегом, бля, сказал! Занимать оборону на точке сбора!

И вбитые, в самом прямом смысле этого слова, в подкорку мозга рефлексы заставили ноги бойца шевелиться. Он побежал, изредка оглядываясь на ребят, оставшихся прикрывать перегруппировку. Им приходилось совсем нелегко… проклятая Нелюдь была опасна не только в ближнем бою, но и в стрелковом. Они били удивительно метко и точно, заставляя солдат прятаться за укрытия, и никакой ответный огонь не мог заставить их стволы замолчать. Оборону удавалось держать только благодаря тяжелой технике и толстой броне, которую было не так-то легко пробить.

Но чем дольше длилось противостояние, тем меньше оставалось машин, поддерживающих огнем пехоту. Нелюдь закидывала технику своими телами, словно мясом, не считаясь ни с какими потерями, и все больше тяжелых пулеметов и пушек замолкали, лишившись своих стрелков. Это противостояние не могло продолжаться вечно…

Прибежав на небольшую парковую площадь, где уже собралось достаточно сил, солдат рухнул на землю и задрал нижнюю часть противогаза, чтобы глотнуть хотя бы каплю свежего воздуха. Так быстро он не бегал даже в учебке под неусыпным наблюдением зверствующих сержантов. Толку от него сейчас было немного, поскольку судорожно хватающие воздух легкие и дрожащие от напряжения руки исключали любую возможность прицельной стрельбы. Но он все же прибыл, выполнил приказ, не сбежал. Потому… потому что он должен! Потому что некому больше защитить державу от возникших из ниоткуда полчищ отродий.

— Это конец… мы обречены… это кара за наши грехи! Все как по библии! ЭТО МЕРТВЫЕ! МЕРТВЫЕ ВОССТАЛИ!

Окружающие начали недовольно оборачиваться на истеричный крик молодого парня, который где-то потерял едва ли не треть своего снаряжения и бросил автомат прямо под ноги, забыв, видимо, что он находится в самой гуще боевых действий, а не на учениях.

— Они убьют нас всех! Каждого! Нужно бежать, иначе мы сами пополним ряды Нелюди! Бежать сейчас, потому что скоро станет слишком поздно!

На эти вопли тут же прибежал какой-то военный. Судя по модификации обязательного к ношению ОЗК и кобуре с пистолетом на поясе, он был как минимум в офицерском звании. Сказать точнее, не видя его знаков различия, скрытых резиновым плащом, было невозможно.

Он профессионально, без широкого размаха, но очень мощно залепил крикуну прямой удар в челюсть, от которого солдат просто вырубился, осев кулем на землю.

— Следующую истеричку я пристрелю лично! Это всем понятно? — Прокричал он, задрав на пару секунд противогаз, чтобы каждый мог его хорошо расслышать. — Продолжаем готовить оборону! Кто свободен, за мной!

И снова закипели приготовления к бою. Биться с чертовой Нелюдью на улицах было просто невозможно. Они перли отовсюду — из окон домов, из-под машин и даже с крыш! И будто бы этого было недостаточно, из каждого закоулка их нападения поддерживались плотным огнем. Поразительно точным и профессиональным огнем…

Здесь, на открытом пространстве площади, был хотя бы небольшой шанс отбиться от них, потому что сразу было видно, кто к тебе приближается. Единственной серьезной проблемой была нехватка укрытий, но с этим ничего нельзя уже было поделать. Лучше так, под пулями лечь, чем быть разодранным на куски невозмутимыми отродьями.

Заняв круговую оборону, бойцы тщательно следили, чтобы за стекающимися со стороны проспекта сослуживцами не увязалась никакая гадость. Командование ожидало, что сейчас наберется достаточное количество солдат, чтобы дать организованный отпор даже такому неуязвимому врагу, как тот, что атаковал их сегодня. Но этого так и не произошло…

И без того редкий поток прибывающих военных оборвался резко, словно отрубленный ножом, и наступило зловещее затишье. Небо, будто в насмешку над воинами, начало темнеть, постепенно пуская на свой небосклон ночь, и сотни военнослужащих слышали только собственное частое дыхание, отражающееся от стенок противогазов и отдаленный голос радиста, который скороговоркой рапортовал обо всем случившемся и запрашивал у штаба подмогу. Весь остальной мир за пределами кольца их обороны погрузился в мертвенную тишину, и даже птицы замолкли, словно шокированные разворачивающимися перед их глазами картинами.

Нависшее над отрядом выживших напряжение было просто неописуемым. Его можно было потрогать руками и услышать в ответ звон натянутых стальными струнами нервов. И чем больше проходило времени, тем сильнее оно становилось. В горячке боя некогда было задумываться о том, что видели глаза и некогда было анализировать, нужно было действовать. Действовать быстро, либо умереть. Но сейчас, когда адреналин медленно разжимал свою хватку, позволяя сердцу биться в обычном ритме, когда ноги наливались ватной слабостью от пережитого кошмара, когда разум начинали затапливать картины совсем недавно виденных ужасов, когда мозг трусливо начинал вспоминать бесстрашно мчащиеся навстречу пулям безголовые и распотрошенные фигуры…

Страх сковывал почище любых веревок и цепей. Бойцам казалось, что они сейчас не смогут найти в себе сил, чтобы нажать на спуск. И именно сейчас, когда над головами сгущался мрак, в душах солдат и офицеров начали воскресать давно позабытые навязчивые фобии из самого детства. А может и дальше — из тьмы веков, когда дикий человек боялся темноты и скрывающихся в ней хищников.

— М-может, они не придут? — Едва слышно пролепетал кто-то позади.

— Молись, чтобы так оно и было…

— Пацаны, если выживу, вот клянусь! Курить брошу, как матери обещал. И в церковь пойду.

— А я церковь сам построю, у нас в станице уже давно часовня разваливается. Не поленюсь, вернусь и все там налажу!

Со всех сторон начали доноситься клятвы себе, богам и своим товарищам. Самые разные — пламенные и искренние. Каждый считал, что обязан принести какую-нибудь жертву, чтобы выбраться из такой передряги живым. И каждый сам свято верил в то, что сдержит данное перед холодным ликом смерти обещание. Но…