Янина Жураковская - Хранители времени

— Он самый, госпожа ведьмарка, Луканом кличут, — нервно потирая руки, кивнул он. — Дело до вас есть…

— Присаживайтесь, — любезно пригласила я. — Мальчики, подвиньтесь-ка!

«Ну погоди, я тебе припомню мальчика!» — ясно читалось на лице брата, когда он сдвигал в сторону Идио, изображавшего из себя не то заморенного тушканчика, не то умирающего лебедя.

— Благодарствую, — староста утёр вспотевший лоб рукавом и, обернувшись к трактирщику, крикнул: — Гриняй, пива мне! Мне и…

— Нам не надо, — я покачала головой, проигнорировав злобную Сашину гримасу, ещё раз пнула Идио, на этот раз сильнее и тихо, так, чтобы услышал только он, процедила: — Кончай симулировать, коврик каминный, и заряди арбалет. Бережёного бог бережёт.

Оборотень встрепенулся и словно невзначай нашарил лежащее рядом оружие.

— Одно, Гриня! Светлое! В большую кружку! — для верности мужик поднял вверх один палец и махнул руками, изобразив нечто шарообразное. Я утопила неуместное хихиканье в яблочном соке.

— Так что же вы хотите… ого! — размеры принесенной кружки, скорее напоминавшей маленькое ведерко, меня впечатлили, — …уважаемый старо…ста?! — Селянин, схлебнув высокую шапку беловатой пены, не выпил, а неспешно влил всё содержимое кружки в широко раскрытый рот.

— Помощи, — твёрдо сказал он, утирая губы, и потянулся к Сашиной тарелке за куриной ножкой. Брат без особых церемоний шлёпнул его по руке.

— Какой помощи? — для очистки совести уточнила я, хотя всё уже, в общем-то, было ясно. Услуга. Не надо было слушать Сашу. Не надо было надевать эту трижды клятую куртку. А теперь поздно, Сара, пить боржоми, почки уже отвалились.

— Дык ясно какой, ведьмарской, вашей то бишь! — добродушно поведал староста и подпёр кулаком щёку. — Бяда у нас, ой, бяда… Гриняй, повтори, голубь мой!.. А уж чево делать, тут вам самим знать положено, — уверенно подытожил он.

— Какая беда? С кем делать? — терпеливо спросила я.

— А я почём знаю? — искренне удивился селянин, и влил в себя ещё одну кружку пива. Саша скрестил руки на груди, откровенно наслаждаясь ситуацией. — Завелися у нас… вот… а вывести как не ведаем…

— Кто завелся? — ещё спокойнее и ещё терпеливее спросила я. — Шишиги? Вертуны? Домовые? Пикси? Хотя какие пикси в вашем-то климате… Комары? Мухи? Клопы? Крысы? А вы, простите, уверены, что вам ведьмак нужен? Может, у вас просто яда хорошего нет? Я сама не делаю, но вот чародей сварит всё, что попросите. И возьмёт недорого, — подумав, добавила я. Саня закатил глаза.

— Ведьмарь нужон, — упрямо возразил староста. — А хто завёлся, сами вечерком и поглядите. В полную-то луну они завсегда приходют.

Я помедлила, чувствуя себя так, словно иду по болоту узенькой тропкой, а по обе стороны от неё тянется трясина. Земля чавкает под ногами, стоит оступиться — засосёт топь, затянет, и «дорогая не узнает, какой танкиста был конец», сгинешь без вести и без славы…

«Да кому нужна эта слава и подвиги? — с неожиданной злостью подумала я. Наглый острозубый гадёныш никак не шёл из головы. — Что на меня вообще утром нашло? Здоровье дороже! А всех денег не заработаешь!»

Слова отказа уже готовы были слететь с языка, и выразительный пинок от брата стал для меня полнейшей неожиданностью.

«Что?» — нахмурилась я.

«Мы все спешим за чудесами, но нет чудесней ничего, чем низменный металл в кармане и дельца, что сулит его», — Саша подвигал бровями.

«С дуба рухнул на дикобраза?! — вызверилась я, как-то упустив из виду, что его слова прозвучали прямо у меня в голове. — Во мне от ведьмачки одно название!»

«Тю! А глазки? А меч на ремне?» — не сдавался братик.

«Который я в лучшем случае смогу подержать, а в худшем — даже вытянуть не успею! И не ты ли всего пару часов назад цветисто высказывался по поводу моей непригодности к военному делу вообще?»

«Всегда знал, что у тебя под крышей тараканы шуршат, но чтоб настолько! — он возмущенно задрал подбородок. — Сражаться. Я сказал, ты не умеешь сра-жать-ся. А сейчас разве ж кто тебя отряжает с мечом на амбразуру дзота?»

«Сань, шишку видишь? Мне одного раза хватило, чтобы понять, чем оборачиваются благие намерения и добрые дела! Я не собираюсь наступать на те же грабли!»

«Брось, ведьмуся, на свете ещё много граблей, на которые не ступала нога человека! И какие ещё добрые дела? — недоуменное пожатие плеч. — Речь шла о хорошо оплаченном наёмном труде! А пока суд да дело, хоть один денек проведём как белые люди. Конечно, романтика дорог, свежий воздух и всё такое, но я грязью по маковку зарос и хочу помыться не в ручье, из которого лезут тхуши и гриндилоу, а в ванне или, на худой конец, в тазике! И выспаться. На кроватке… саламандрова селезенка, tha'reid e tirango, я уже забывать стал, как она выглядит!.. А удрать мы, сестрёнка, всегда успеем, — уверенный кивок. — Я почти восстановился, заклинаньице расколол, повторить смогу даже без зелья, и если вдруг какая засада — с пол-плевка телепортирую нас… куда-нибудь точно телепортирую. Со страшной силой! Чародей я или погулять вышел?»

«Отомстил, да? Повтори это».

«Что?»

«Про селезёнку. Роскошно звучит».

«Повторю, если скажешь, как называется то, что мы сейчас делаем».

«А? Э?»

«Мысленное общение. Телепатия» — он мерзко захихикал.

Пока мальчишка, согнувшись, чем-то шуршал и гремел под столом, Рыжий и ведьмарка буравили друг дружку взглядами, и Лукан готов был побиться об заклад, что эти двое не в гляделки играли, а говорили. По-своему, как только чаровники умеют да Светочи упырячьи, мерзота поганая. Староста помалкивал, но избытый вроде страх ледяной змеей заползал в сердце: «Узнают… на восход, к троллям пошлют, а ночью завопит опять да завоет, и никакие запоры не спасут, ведь придёт, всенепременно придёт…»

— До вечера ждать не будем, — отрывисто сказала девка, прищурив кошачьи глазищи, и Лукан, перевёдя дух, осушил третью кружку пива. — Рассказывайте и не тратьте моё время, оно дорого стоит, кто, сколько и когда завёлся.

— Беси завелися, — слегка запинаясь, поведал староста. — А скока их есть — не знаем, не видывали. Как луна полная на небушко восходит, так и начинают, окаянные, бегать да выть дико. Людишек пугают, шкодят по-всякому, плетни крушат, загоны ломают, курей-уток душат, словеса нехорошие на заборах корябают, шильду, вона, испоганили да вывеску куму… Год цельный житья от их нету! — он утёр пьяную слезу. Ведьмарка поморщилась.

— И никто этих бесей не видел? — спросила она.

— Дык, шустрые больно, не даются, прячутся! Мы уж сторожили, дозором ходили, а вони-то за спиной ка-ак взвоют!.. А поворотишься — и нет никого.