Вячеслав Касьянов - Искушение святой троицы

Он нерешительно шагнул в пролом, поскользнувшись на кафельном полу. Сверху что-то отломилось и со звоном разбилось о пол за его спиной. Слава дернулся всем телом, испуганно взглянул вверх и отошел подальше вглубь помещения. Под его ногами хрустели осколки.

Он сразу же увидел плоды своей работы: одна из прозрачных морозильных витрин слева от прилавка была разбита вдребезги, и все ее содержимое усеяно сверкающей стеклянной пылью. Слава, ругнувшись, сунул руку в разбитую витрину и выудил оттуда по очереди несколько холодных, твердых пачек масла, розовый пакет молока, коробку с маленькими заиндевевшими пельменями и стеклянную баночку с красной икрой. Все это он брал осторожно, двумя пальцами, сдувая осколки. Вторая витрина потрескалась, но была цела. Слава, чуть подумав, задрал ногу и изо всей силы поддал безразмерным ботинком по стеклу, проломив в нем дыру. Часть стекла обрушилась внутрь, а оставшуюся часть Слава разбил рукой, спрятав кисть в рукав тулупа. Из витрины он выволок торт в цветастой картонной коробке, осторожно ее отряхивая. Он поставил торт на деревянный прилавок и запихал все продукты в пакет, а торт поставил сверху. Затем он подошел к стойке со спиртным, возвышавшейся до самого потолка. Смешанный запах спирта терпко ударил ему в нос. Под ногой разлилась невидимая вонючая лужа. Он увидел, что почти все разномастные бутылки непостижимым образом перебиты и их содержимое пахучими струйками стекает на пол, заливая нижние полки.

Слава остолбенел.

— Мать твою! — сказал он в полный голос.

Ему удалось обнаружить одну-единственную бутылку водки, стоявшую в самой середине стойки и чудом уцелевшую. Он аккуратно снял ее с полки. Остальные бутылки все до единой были переколочены, и оставалось только удивляться, как такое могло произойти. Очевидно, Слава каждым камнем уничтожал их сразу по нескольку штук. На полках стояли только донышки, их изуродованные края торчали кверху, как сталагмиты.

— Твою мать! — сказал он еще раз, одурело смотря на бутылку водки в руке и испытывая непреодолимое желание разбить ее о стену. Однако, увидев этикетку 'Smirnoff', он передумал и злобно сунул бутылку в пакет. Торт ему пришлось вытащить обратно.

Еще не отойдя полностью от замешательства, он стал ходить по пустому магазину и совать в пакет все, что попадалось под руку. Увидев бутылку 'Колокольчика', он взял и ее, вспомнив о Лешином пристрастии. Скоро пакет был забит под завязку, и Слава грубо выдрал другой из связки, висевшей над прилавком рядом с кассой. Набив второй пакет до отказа, он опять поставил торт сверху и вышел на улицу сквозь вторую стену.

Улица была пуста. Разбитые витрины зияли за его спиной. Пасмурное небо чуть потемнело; двор стал затягиваться синими сумерками. Ему послышался какой-то шорох, похожий на шуршание шин по асфальту, и нарастающий шум мотора. Слева, метрах в десяти, было шоссе. Оно уходило куда-то вперед и вдаль, теряясь между двумя туманными пятиэтажками. По шоссе ехал большой желтый автобус. Он был покрыт грязью и ревел мотором; двери дребезжали на ходу. Автобус, зашипев тормозами, остановился, и двери-гармошки с лязгом раздвинулись, ударившись о боковины. Мотор продолжал работать, машина слабо подрагивала. Изумленный Слава увидел автобусную остановку, которую он не заметил раньше, может быть, потому, что раньше ее и не было. Его словно обдало жаром.

— Стой, стой! — закричал Слава истерически. Голос у него сорвался от волнения.

Он бросился к остановке, загребая снег огромными ботинками. Автобус не двигался, тихо тарахтя мотором.

Слава в волнении бежал к остановке. Его прошиб горячий пот; пакеты стали страшно тяжелыми и оттягивали руки.

Подбежав вплотную к автобусу, он плашмя рухнул на дорогу, споткнувшись о предательски скрытый под снегом бордюр. Оба пакета с силой ударились об асфальт. В одном из них что-то громко лопнуло. Слава, вскрикнув от досады, вскочил на ноги, остервенело подбирая рассыпанные продукты, но двери автобуса уже захлопнулись и он с ревом умчался, обдав Славу ароматным газом.

Слава ошеломленно отряхивался, глядя вслед удаляющемуся автобусу.

— Твою мать, — выдавил он еще раз, все еще пребывая в таком состоянии, когда неясно, по какой категории классифицировать происшедшее: по части облома или по части везения. Он представил себя в салоне автобуса, разъезжающего без водителя и везущего его неизвестно куда, и вздрогнул. Он еще некоторое время слышал слабый звук мотора, тарахтящего где-то за домами. Через полминуты звук растаял вдали.

Он постоял немного, раздумывая об этом странном происшествии, пока не почувствовал, что опьянение несколько схлынуло, и тогда обратил свой протрезвевший взор на разбросанные по снегу и льду продукты. Один из пакетов лопнул по боку, и из зияющей дыры вывалилось почти все его содержимое. Единственная бутылка водки была разбита вдребезги, и из пакета Слава вытряхнул только россыпь осколков, плавающих в вонючем спиртовом болотце; видимо, он во время падения здорово приложился пакетом об лед. Все находившиеся внутри продукты были измазаны грязью и пропитаны спиртом. Коробка с тортом необъяснимым образом сплющилась, словно побывала в тисках, так что крем вперемешку с коричневым бисквитом полез наружу, как зубная паста из тюбика. Второй пакет был цел, но его содержимое пострадало не меньше. Одна из пачек с соком лопнула. Это почему-то заставило Славу посмотреть на свою правую штанину и убедиться, что она вся насквозь мокрая и отвратительно пожелтела. В общем и целом, поход в магазин вылился в удручающую картину. Оглядев свое уничтоженное хозяйство, Слава впал в страшную ярость. Винные пары выветривались у него из головы, и он дал волю своему трезвому гневу. Заругавшись вполголоса, что звучало даже еще более устрашающе, ибо он умел в минуты ярости использовать крайне выразительные интонации, Слава принялся с остервенением расшвыривать ногами искалеченные продукты, а единственный уцелевший пакет с апельсиновым соком подбросил высоко в воздух и так поддал по нему ботинком, что совершенно весь с головы до ног забрызгался густой липкой жидкостью. Это окончательно вывело его из равновесия.

— Бл…, су-у-у-ки!! — заревел он, задохнувшись от бессильной ярости и глотая слезы. — Ненавижу, суки, гады, подонки, уроды!

Его злоба быстро переросла в страшную тоску, как бывало всегда во время более-менее серьезных неудач. В такие моменты Славе начинало казаться, что судьба неумолимо толкает его на путь последнего и окончательного жизненного провала, который невозможно предотвратить. Подобные настроения довольно быстро проходили, однако, оставляя в душе маленький черный след. Последующие события, если они были более-менее позитивными, могли затоптать этот след, и Слава вновь наполнялся радостью жизни, но, как правило, радость эта была недолговечна. Сейчас его состояние было таково, что он готов был, еще не остынув, наброситься на любого прохожего, с тем, чтобы как можно обиднее его оскорбить, а если возможно, и убить на месте. Славино помешательство продолжалось еще некоторое время, однако мы не будем здесь вдаваться в излишние подробности и скажем только, что, успокоившись, он твердо решил не возвращаться в магазин, а отправиться прямо 'домой', поскольку был преисполнен ненависти к проклятому универмагу. Так он и сделал, предварительно оглядев разбросанные по снегу продукты и высмотрев среди них продолговатую стеклянную бутылку 'Колокольчика'. Эта бутылка была единственным уцелевшим предметом из всех утащенных Славой. Про баночку с икрой он забыл. Он с ненавистью подумал, что Леше, как любителю упомянутого напитка, опять повезло больше всех. Это его так разозлило, что он хотел было не брать бутылку или даже разбить ее, но потом решил, что 'Колокольчик' пригодится и ему с Димой, поэтому сунул его в огромный карман своего тулупа и угрюмо зашагал куда глаза глядят.