Елизавета Абаринова-Кожухова - Берегись вурдалака

– A что, действительно недурно? Я нарочно приняла такой облик, чтобы быть поближе к месту действия и в то же время считаться как бы вне игры.

(Елизавета Абаринова-Кожухова, "Искусство наступать на швабру")

Василий Щепочкин привык добросовестно выполнять любую работу, любое дело – будь то страхование жизни и имущества граждан, или частное расследование, или, например, отопление обширного здания 1-ой городской гимназии. Хотя отчего же "например"? Именно этим Вася теперь и занимался. Вернее, занимался не самим отоплением, так как в конце августа в этом еще не было необходимости, а осваивался на новом для себя месте.

В кочегарке Щепочкин был не один – тут же находился без недели десятиклассник этой же школы Михаил Сидоров. Нейрохирургам московского госпиталя, куда Миша был переправлен с подачи Надежды Заметельской, удалось не только "поставить его на ноги", но и не допустить необратимых последствий в работе мозга. Так что Миша вновь был тем же "не в меру любознательным мальчонкой", как его охарактеризовал князь Григорий и каким мы помним его из первых глав нашего повествования. Лишь в глубине глаз порой мелькала тень какого-то неосознанного страха.

Но Миша держался молодцом. И более того, был занят весьма полезным делом: составлял что-то вроде беллетризированного описания "Дела князя Григория" и теперь пытался восстановить ту часть событий, которую пропустил, будучи выключен из них самым брутальным способом. Но, к сожалению, большинство участников дела были по разным причинам недоступны и не могли изложить Мише своего видения событий. Ди-джей Гроб лежал в гробу. Барон Альберт числился бесследно исчезнувшим. Григорий Алексеич Семенов, полковник Селиванов, бывший инспектор Рыжиков и прочие заговорщики находились за решеткой и теперь давали показания не Михаилу Сидорову, а выездной сессии Верховного суда. (Миша в качестве потерпевшего побывал на одном из заседаний, где мог поглядеть в глаза своему убийце). Володя Краснов из параллельного класса, как не замешанный непосредственно в преступлениях, оставался на свободе, но к откровенностям склонен не был, хоть и по иным причинам, чем несколько месяцев назад. Надежда Федоровна Заметельская находилась в Москве, Герхард Бернгардович Мюллер в Штутгарте, а Каширский, он же Федор Петрович Рогожкин – в родном городе N. Зато Василий Щепочкин охотно согласился помочь Мише и теперь сочетал приятное с полезным: наводил порядок в котельной и увлеченно рассказывал обо всем, что знал и помнил:

– …И тут Анна Сергеевна как выхватит плетку да как грохнет о пол: "По делу говорите, барон, нечего тут рассусоливать!" Я этого, правда, сам не видел, только слышал, потому что в шкафу сидел…

Его слушатель, примостившись возле какого-то агрегата, старательно записывал, положив тетрадь на коленки, едва прикрытые джинсами, переделанными в "бриджи". Из рассказа Василия выходило, что роль Анны Сергеевны во всей этой невероятной истории была куда более важной и значительной, чем Миша поначалу себе представлял, и он уже подумывал, как бы "расколоть" учительницу на эксклюзивное интервью, когда начнется учебный год.

Но действительность, как известно, порой превосходит самые смелые наши ожидания. В тот миг, когда Василий, увлекшись, изображал, как он разбил кубок со священным ликом князя Григория (и при этом едва не расколошматил пропахшую дешевым вином старую кружку, оставшуюся от прежнего истопника), дверь распахулась, и на пороге кочегарки появилась собственной персоной Анна Сергеевна Глухарева. Не видевший ее несколько месяцев, Миша едва узнал свою математичку – настолько она постарела, поседела и как-то поблекла. Но, несмотря на все невзгоды последних месяцев, Анна Сергеевна сохраняла свою всегдашнюю энергию и жизнерадостность.

– Вася, как хорошо, что я тебя застала – я ж как раз зашла в школу забрать кое-какие свои вещи.

Заметив Мишу, Анна Сергеевна непритворно обрадовалась и бросилась его обнимать:

– Мишенька, я так рада, что ты снова здоров! Я предупредила Марью Петровну, чтобы она тебя не очень спрашивала, пока не наверстаешь программу…

– Погодите, Анна Сергеевна, какая Марья Петровна? – удивился Миша. – Разве вы у нас больше не будете?

– Увы, – погрустнела Анна Сергеевна. – Оказывается, мне нельзя доверять подрастающее поколение. Но к тебе, Миша, это не относится – если что, звони, с математикой я тебе всегда помогу. Подумать только – за пол года до пенсии осталась безработной! Хорошо хоть соросовскую премию не всю растратила, так что как-нибудь выкручусь… Да что я все о себе да о себе – ты-то как?

– Анна Сергеевна, давайте не будем забегать вперед, – вмешался Щепочкин. – Как я понимаю, Михаил хочет вас о чем-то спросить. И не совсем по математике.

Анна Сергеевна заглянула в Мишину тетрадку и все поняла:

– А-а, вот оно что! А я-то все дивлюсь, чего это Сидоров потерял в котельной. Ну, и с чего прикажете начинать?

– О том, как вы вошли в сговор с бароном Альбертом, Миша уже в курсе, – сообщил Василий. – А от вас, Анна Сергеевна, хотелось бы узнать побольше о судебных делах. И не только Мише, но и мне тоже – я за ними почти не следил, а вы же, так сказать, находитесь внутри процесса.

– Находилась, – уточнила Анна Сергеевна. – С учетом возраста и того обстоятельства, что я никого не успела "замочить", суд решил освободить меня от уголовной ответственности, но принял частное определение – запретил работать по специальности. – Анна Сергеевна невесело улыбнулась. – Так что зря я жалуюсь на судьбу – спасибо, хоть не посадили…

– Еще бы не хватало, чтобы вас посадили! – не выдержал Миша. – За что?

Анна Сергеевна покопалась в сумочке, достала свежую газету и конверт с бумагами. Газету протянула Васе, а конверт – Мише:

– Тут копия обвинения, которое мне предъявил прокурор. Посмотришь на досуге и убедишься, какой страшный монстр учил тебя алгебре и геометрии – потенциальная убийца с садистическими наклонностями.

Тем временем Щепочкин, развернув газету, изучал репортаж "из зала суда", который иллюстрировала крупная фотография скамьи подсудимых. Василий сразу узнал бывшего инспектора Рыжикова, зато Григория Алексеича Семенова узнать было нелегко, так как он был без кудрявого парика, но зато с усами, и не наклеенными, а отросшими уже по-настоящему. Подпись под фото гласила, что подсудимый Семенов практически никакого участия в процессе не принимает, ибо требует, чтобы его называли князем Григорием или Вашей Светлостью, и ни на какие другие обращения не откликается.

– Знаете, ребята, а я ведь уже собиралась сухари сушить, – призналась Глухарева, – но тут вдруг прокурор ни с того ни с сего выступил с заявлением, что не настаивает на моем обвинении, и судья тут же удовлетворил его просьбу.