Эрик Ластбадер - Воин Опаловой Луны

– Да? – Она даже не обернулась.

– Мне сказали… что дуэль была нечестной.

Она невесело рассмеялась.

– Если бы так, Мойши. Тогда я законно выследила бы и убила Хелльстурма. Я ненавижу его всей душой.

– Но он увез твою дочь.

– Она поехала с ним по своей воле.

– Тогда скажи мне, почему, когда я с ней встретился, она до смерти боялась его? «Он уже десять тысяч лиг идет за мной по следу» – так она сказала.

– Люди меняются. Может, она выросла. Теперь она знает, как злы могут быть люди.

Он почувствовал, что надо вернуться к другому вопросу.

– Мне говорили, что ты отравила мужа, чтобы Хелльстурм выиграл дуэль.

Она повернула голову:

– Что? Кто сказал тебе такую чушь?

– Армазон.

– Аа… Я могла бы догадаться.

– Бессмыслица какаято.

– Нет, Мойши. Мне очень даже ясно.

– Он был предан сеньору.

Она кивнула:

– Да. И безнадежно влюблен в меня.

Хамелеон. В основе всего лежало повеление хамелеона.

Буджуны умели наблюдать за природой и учиться у нее. Хамелеон – безвредное существо. Неагрессивное, большинство хищников легко одолеют его. Но природа дала ему замечательное свойство прятаться так, чтобы сливаться с окружающим.

Буджуны позаимствовали у него это свойство и взяли его за основу искусства выживания.

Но Чиизаи понимала, что сейчас это искусство ей не поможет.

Потому что для этого коечего недоставало.

Для того чтобы слиться с окружающим, необходимо, чтобы такое окружающее имелось в наличии. В Шаангсее или ее родном Эйдо это не было проблемой. Но здесь была Коррунья.

Ей нужны были люди. Но вокруг не было ни души.

Стало быть, не поможет.

Единственным способом выследить раненого тудеска было заставить его поверить, что никто его не преследует. Если он хотя бы заподозрит, что она за ним идет, то он выведет ее на ложный след.

Конечно же, днем на улицах народу куда больше, чем ночью. Но такие города, как Шаангсей или Эйдо, никогда не спят, и даже глухой ночью вокруг народу хватает.

Но только не в Коррунье.

Он по одному звуку шагов засечет ее, и, как только заподозрит преследование, ей придется отказаться от своею предприятия. И чем дольше она тянет, тем больше вероятность того, что он ее заметит.

Чиизаи сделала единственно возможную вещь.

Она пошла не по улице.

Мойши скатился с кровати, подошел к окну, высунул голову и вдохнул ветер. Краснокрылый дрозд, потревоженный его появлением, в тревоге застрекотал и полетел прочь. Буря и вправду надвигалась – с заката. Вернувшись в комнату, он снова посмотрел на огромную картину – у него до сих пор от этого вида мурашки по коже бегали.

– Может, они поссорились, – сказал Мойши. Он говорил об Офейе и Хелльстурме.

– Надеюсь. Это на них похоже, насколько я знаю их. Он повернулся к ней.

– Ты очень спокойно об этом говоришь. Мгновение она сверлила его своими темными глазами.

– Ты не так хорошо знаешь мою дочь, Мойши, как я. Ссоры из нее сыплются, как дождь из дождевой тучи.

– Ссоры ссорами, – спокойно сказал он, – но она явно боялась этого человека. Он пытал Каскараса, затем убил его. А Каскарас был другом Офейи.

– А, ну так в томто и дело. Хелльстурм ревнив, когда дело касается его женщины.

– Она сказала мне: «Теперь я осталась одна». Я помню, что слышал. В любом случае Каскарас ей в отцы годился.

– Это ее не остановило бы.

– Господь свидетель, сеньора, я вас не понимаю! – прорычал он.

– Да, дорогой, не понимаешь. – Она потянулась к нему. – Иди ко мне.

– Чего ты хочешь?

– А ты как думаешь?

Он встал на колени у кровати, и она притянула его к себе. Он поцеловал ее в открытый рот, скользнул губами по ее стройной гладкой шее. Невозможно было отказать ей. Мойши приходилось бывать со столь же прекрасно сложенными женщинами, но вокруг этой была почти осязаемая аура. Это было чтото вроде сексуальной притягательности, которую он ощущал всеми клеточками своего существа. Губы его скользнули к ее дрожащим грудям.

Она застонала.

Первое, что она сказала потом, было:

– Ты влюблен в Офейю.

Он резко поднял голову и посмотрел ей в глаза:

– Почему ты так думаешь?

– Материнское чутье. – Она рассмеялась не без теплоты.

Он высвободился из ее объятий.

– Смеешься.

– Почему бы и нет? – улыбнулась она. – Мне не так много приходилось смеяться последнее время. – Она прикоснулась к нему пальцами. – Скажи мне честно, разве тебя самого это не забавляет?

– Нет. Но ты прекрасно понимаешь, о чем я.

– Да. – Глаза ее вспыхнули. – Прекрасно понимаю. Но тебе придется положиться на мое слово. Офейя вне опасности. Хелльстурм не причинит ей вреда.

– Почему ты так уверена?

– Потому, – тихо сказала она, – что я обещала вернуться к нему.

Теперь главной сложностью стал неверный лунный свет.

С северозапада набежали облака, то и дело заслоняя месяц, и в разрывах между ними тут и там проблескивал лунный свет.

Изза того, что ночью все цвета сливаются, расстояния трудно было оценивать. Расстояния казались, конечно же, больше. Действовать в таких условиях чрезвычайно тяжело. Но она все время работала головой.

Единственной настоящей опасностью были края крыш.

Чиизаи пробежала по плоской крыше, замедлив бег только у низкой черепичной ограды. Луна снова скрылась за облаком, темная густая мгла искажала расстояния между домами. Пришлось на бегу сделать поправку.

Она перепрыгнула узкий проход, наткнулась при приземлении на маленький камешек, споткнулась и тут же сгруппировалась. Перекат погасил инерцию, и она снова тут же вскочила на ноги, бесшумно передвигаясь среди стаи летучих мышей, парящих над крышей.

Тудеск ни разу не скрылся из виду и, хотя и оглядывался иногда, да и очень хорошо скрывался другими способами, используя, где мог, тень и входные ниши, так и не засек ее.

Они бежали через лабиринт улочек Корруньи – охотник и дичь.

– Такова была часть нашей сделки, – ответила она. – Он не может сейчас ничего ей сделать.

– Но я же рассказал тебе, что он уже сделал!

– Это невозможно.

– Значит, чтото изменилось. Может, есть чтото, о чем ты не знаешь.

– Он не станет подвергать риску то, чего желает превыше всего на свете.

Мойши беспокойно снова вернулся к окну, поискал луну. Теперь о луне говорило лишь бледное сияние изза маленького пухлого облачка, ползущего с севера.

Точно будет шторм, подумал он. Уже почти полночь.

– Я должен идти, – сказал он.

– Вернешься? – Ее голос прозвучал както тихо в этой огромной комнате со сводом, подобным храмовому, и страшной картиной.

– Да, – ответил он, – Как я могу не вернуться? Но, может, не этой ночью.