Людмила Минич - Ступени в вечность

Она умолкла. Даже слезы, уже готовые брызнуть, так и не заструились по щекам. Что-то было не так. Совсем не так. Не лучший день она нашла, чтобы выйти из-за своей стены.

— Я звал тебя, Маритха, это правда. Каждый день, что ты провела в забытьи. Но ты не слышала, не хотела слышать. Все дальше и дальше уходила в мир незримого. Еще день, может, два, и я намеревался своею властью извлечь тебя оттуда. Пребывать там далее стало для тебя небезопасно.

— Так это я… видела невидимый мир? Про который Ведатель…

Она подавилась словами. Лучше его вовсе не поминать. А то сразу же делается жутко и муторно внутри, стоит только вспомнить. «Когда придется совсем тяжело — зови…» Маритха застонала.

— Не стоит лишний раз говорить о нем, — согласился Раванга. — Тем более что он не Ведатель. Нет, Маритха, ты не видела незримого мира — не в твоих силах видеть то, что скрыто. Все это твои образы, твои мысли, твои сны. Однако незримое само нашло бы к тебе дорогу, до того уже недолго оставалось. А с ним тебе не справиться — затянет, не отпустит. Есть чем затянуть, много там такого, манящего… или запугать — для обычного человека там жуткого хватает. Не стоит туда стремиться — убежать потом нелегко.

Девушка хлопала глазами.

— Само… нашло… — повторяла она. — Оно что… живое?

Раванга усмехнулся.

— Я бы сказал — да, живое. Живые, так вернее.

— И что, оно, они… — она запнулась, — еще за мной явиться могут?

— Уже нет. Твой разум опять вместе с телом. Обычному человеку не войти в тот мир так просто. Беспамятство — единственный вход. Когда забываешь тело, встаешь между мирами. Тогда Нить выдернуть легко, и незримые сами к тебе устремляются.

«Зачем?» — не спросила, просто двинула губами Маритха, и он ответил:

— Им нужно тело. И чем слабее ты, тем легче им завладеть.

— А им-то что я сделала? — тонким голоском пропищала девушка, сдерживая слезы.

Великий поглядел на нее, и ее понемногу перестало колотить от дрожи.

— Ты ничего не сделала, Маритха, — успокаивал он девушку. — Ни им, ни Бессмертным, которых ты винишь во всех своих бедах лишь от отчаяния. — Он, было, задумался, но тут же продолжил: — Ты слишком близко оказалась к тем, кто сильнее тебя. Так легла Нить твоей судьбы, и в этом нет твоей вины. Их вины — тоже нет.

— Это песня такая… — выскочило у Маритхи.

Он вопросительно поднял глаза.

— Ну, этот говорил… — язык не поворачивался опять помянуть Ведателя. — С которым ты меня встретил… Что песня есть такая, про меня… и про все-все. Где-то там, — Маритха неопределенно подняла глаза к своду, потерявшемуся во тьме, — какая-то Великая Нить или что-то еще… И как в ней поется, так моя Нить и делает. Говорил… — голос снова предательски дрогнул, — говорил… что если в песне поется… что Маритха исчезнет… то и вправду не жить…

— Саис — сын песенника, и если он хоть к чему-то еще привязан в этом мире, так это к своим муштарам. Из него мог получиться великий песенник, но Ведатель в нем сказался куда сильнее. В дрожании Нити он слышит песню, такую же, как в звуке струн его муштара. Он очень тонко слышит… потому так искусно играет на Нитях.

— Он еще говорил, — прошептала Маритха, — есть какая-то Великая Нить, Великая Песня, и моя Нить — словечко в той песне, только и всего…

Раванга опустил глаза, странно шевельнул пальцами, точно пропуская сквозь них невидимое нечто, ответил после недолгого молчания:

— Можно и так сказать… да, можно. Можно иначе. Истина боится слов, потому что они ее искажают. Истина боится глаз, потому что у каждого они свои. Запомни, Маритха, и не ищи того, чего не сможешь узнать никогда. Истина приходит сама, это дар Бессмертных.

— И за него тоже нужно платить, — подхватила Маритха язвительно, ломая торжественность его речи.

— Еще как.

Рядом с ним нельзя было сердиться, но все-таки девушку кольнуло неудовольствие. К чему все эти странные слова, эта истина непонятная… разговоры ни про что? Не нужна ей эта истина, пускай совсем сгорит. А Великий, вместо того чтобы горькие мысли развеять, как будто за что-то ее укорял. За что?

— Я не про то, — сбивчиво пробормотала девушка. — Не собираюсь я ничего искать, клянусь своей Нитью! Даже и не думала! Я вот к чему… если есть такая Песня, где про меня все уже сказано… что мне теперь-то делать? Ни влево, ни вправо с дороги не свернуть, так получается? Вот ты меня из незримого вытащил… выходит, не могла я там сгинуть? А своей беды мне не минуть, как ни бейся головой о стенку, как ни беги от напасти? Никак? Где ж тогда справедливость Бессмертных?

Великий вновь поднял глаза, и Маритхе захотелось свернуться в комочек подальше от этого всепонимающего взгляда. И чем она его так удручила? Бессмертных помянула не к делу?

— Хорошо, пусть будет Великая Песня, — наконец ответил Раванга. — Пусть так. Но она еще не спета. Ее слова не высечены в камне, не нацарапаны на коже, не запечатлены в чьей-то памяти. Она поется сейчас. Каждый миг. Не только Бессмертными, всеми. И тобою тоже. И потому путь твой измерен… во многом, но не до конца. Потому и предсказывают Ведатели судьбу. Потому и ошибаются иногда, ошибаются все, даже великие. Великие из великих.

Девушка горько усмехнулась:

— Что мой голос против всех остальных? Песчинка…

Он согласно кивнул.

— Песчинка. Но твоя дорога прошла рядом с сильными, чьи голоса стоят многих.

— И кто из сильных скажет мне, что делать? Если б я знала, если б только знала, как будет, — дома бы сидела, в Табалу бы не двинулась! А что теперь? Я не хочу в этой пещере всю жизнь просидеть! — почти простонала Маритха.

— Тебе и не придется, — мягко сказал Раванга, ласково, спокойно поглядел на нее из сумрака.

Они замолчали. Только свечка потрескивала, да все посапывала невидимая девушке сиделка. Она не только не проснулась от их разговора, а, наоборот, задышала еще размереннее. Наверно, это Великий погрузил ее в сон, чтобы с Маритхой без помех повидаться. Не для всяких ушей-то оно, запретное знание.

Однако Раванга не просто так молчал — мало-помалу, ее отчаяние уступило место озабоченности. Не все получилось так, как задумалось еще в Ашанкаре, это да, однако не одна она, не в пустоши погибает — и то уже хорошо. Может, Великому Раванге и нет в ней надобности, но и худого он ей не желает. Только счастья. Он каждому счастья желает. И в том помогает.

— А теперь, Маритха… Я понимаю, тебе тяжело, и мысли сейчас не о том. Мне надо знать все, что случилось после нашего разговора в доме у Покровителя. Особенно когда ты очутилась у Саиса. Дай себе вспомнить даже сквозь боль, это очень важно. И если ты в силах…