Юлия Латынина - Колдуны и министры

После этого господин Андарз послал Сият-Даша подальше от столицы, в провинцию Кассандана. Там он отвечал за торговлю с варварами.

В это время Сият-Дашу задолжал один мелкий чиновник, и Сият-Даш согласился взять оплату его сестрой. Но эта женщина отличалась строптивым нравом и за такое предложение отхлестала брата тряпкой. Тогда Сият-Даш нашел молодчика, чтобы тот слюбился с этой женщиной, подговорил ее бежать и передал Сият-Дашу. А чиновник об этом знал и не препятствовал. Все вышло так, как предполагал Сият-Даш, но надо же было такому случиться: молодчик перепутал и сбежал не с сестрою чиновника, а с его женой!

Чиновник поднял ужасный хай, но Сият-Даш велел гнать его плетками. Кончилось дело тем, что чиновник поехал в столицу жаловаться господину Андарзу и в конце концов повесился на воротах его дома. Этот случай наделал много шума, и Сият-Даш вновь угодил в тюрьму.

И вот он сидит в тюрьме два месяца, и его опять выпускают по ходатайству господина Андарза, которому все это происшествие ужасно неприятно, – и когда его выпускают, у него опять есть борода и опять нет миллиона.

После этого господин Андарз послал Сият-Даша заведовать Белоснежным округом в провинцию Харайн, и там Сият-Даш увлекся алхимией.

И он так ловко заведовал округом, что, когда, например, в прошлом году Нан учредил семенную казенную ссуду для облегчения участи крестьян, – Сият-Даш принудил всех, а не только бедных взять эту ссуду, и дал ее протухшим зерном, а когда осенью настала пора возвращать ссуду, документы оказались так хитро составлены, что пол-деревни оказалось в долговых рабах у Сият-Даша.

Страшные, страшные вещи рассказывали про Сият-Даша! Все окрестные крестьяне задолжали ему своих детей; вся его дворня ненавидела друг друга, так как Сият-Даш считал выгодным, чтобы люди доносили друг на друга перед хозяином; а господин первый министр, за историю со ссудой и за многое другое, внес Сият-Даша в особый список, но не осмеливался прямо трогать его из-за родства с Андарзом.

Что еще сказать?

Еще у первого министра была карта империи, на которой белым цветом были отмечены меcтности, в которых восстание почти невозможно, желтым цветом, – местности, в которых восстание вероятно при некоторых обстоятельствах, и черным цветом, – местности, в которых восстание может вспыхнуть от того, что чья-то курица не так снесет яйцо. Белоснежный округ, несмотря на свое хорошенькое название, на этой карте был обозначен черным цветом.

Ох, нехорошо стало в это время в управе, нехорошо! Грустно было на душе у Сият-Даша! По ночам во флигель в виде синих сполохов слетались бесы, безобразничали, выли разными голосами, на казенном дворе видали оборотней и щекотунчиков с золотыми вилами. Сият-Даш был печален и беспокоен. Он рвал на себе волосы и говорил:

– Прибери Бужва того, кто вовлек меня в это дело. Потому что если в доме заводится нечисть, дело не кончится добром.

Впрочем, он аккуратно звал колдуна обедать.

Страшный алхимик забрал над Сият-Дашем изрядную власть: показал ему беса в пробирке; подослал к нему ночью щекотунчика; и соорудил во флигеле сверкающий шар, в каковом, по его словам, должен был три месяца зреть философский камень. Охранники теперь тоже обожали пророка, с тех пор, как он побил Сият-Даша палкой. Сначала они собирались вокруг него, чтобы слушать его слова. Но пророк молчал, и они собирались, чтобы слушать его молчание.

Как-то Сият-Даш обедал с яшмовым араваном и спросил:

– Позвольте полюбопытствовать: сколько употребляете вы в своем деле бесов, и чем бесы отличаются от добрых духов?

– Бес, – ответил яшмовый араван, – это такой дух, который, когда его просишь отвести беду, взамен насылает другую, еще худшую.

– И много ли их у вас?

– В сердце человека бесов гораздо больше.

Сият-Даш вздохнул и промолвил:

– Говорят, ваши охранники души в вас не чают.

Яшмовый араван молча ел рис.

– Это я говорю потому, что они совершенно безответственные люди. Вдруг они предложат вам бежать, а вы согласитесь? А между тем по закону за бегство преступника карают семью охранника и еще пять семей шестидворки, причем нигде не найти примечание, что это правило неприменимо, если преступник сбежал волшебством.

Яшмовый араван только страшно сверкнул глазами.

– Вы на меня не сердитесь? – встревожился Сият-Даш.

– Нет, – ответил яшмовый араван, – мы с вами принадлежим к разному разряду людей.

– А какие бывают разряды людей?

– На рынке жизни встречаются четыре разряда людей. Это – покупаюшие, продающие, случайные созерцатели и воры. Я принадлежу к третьему разряду, а вы – к четвертому.

Вследствие этого разговора Бьернссон окончательно решил сделать свое исчезновение не незаметным, а неправдоподобным, и днем для своего бегства выбрал именины Сият-Даша, на которые в управу должно было съехаться множество гостей.

Убегая от Сият-Даша при возможно большем числе свидетелей, Бьернссон рассчитывал на следующее: во-первых, высокопоставленные гости, будучи замешаны в скандальное чудо, оскорбятся и предпочтут не возбуждать дела из-за невероятности улик; во-вторых, речь о пособничестве охранников отпадет сама собой; и, в-третьих, люди наиболее проницательные не найдут ничего невероятного в том, что колдун подложил под стену взрывчатку и утек.

И, конечно, Бьерссону очень хотелось, чтобы в народе говорили, будто колдун утек из усадьбы в серебрянной колеснице, запряженной трехглавой птицей феникс.

За неделю до именин Бьернссон вручил охранникам пять глиняных кувшинов, и попросил зарыть кувшины у той части стены, что выходила к лесу. Не особенно искажая факты, он объяснил, что в каждом кувшине сидит по бесу, который в любой миг по его, колдуна, просьбе, измолотит стену голубыми цепами. Каждый кувшин имел в себе полтора кило тротила и приводился в действие радиодистанционным взрывателем.

Бьернссон соорудил себе самодельный револьвер с дулом толстым, как курурузный початок, и ночью ему часто снилось, как он стреляет из этого револьвера в Сият-Даша.

Утро Сият-Дашевых именин началось со скверного предзнаменования, – солнце при восходе было плоским, как рыба карп: в округе с недавних пор участились случаи противоправительственных знамений.

Но вскоре небо разрумянилось, края облаков зазолотились, как корочка хорошо поджаренного пирога. Сият-Даш суетился, проверяя списки и в последний раз наставляя, кого из гостей встречать у крыльца, кого во дворе, а кого у ворот управы.

Бьернссон, заканчивая последние приготовления, стоял у окна флигеля, колдуя над тонким стеклянным детонатором с гремучей ртутью, – ему вовсе не хотелось, чтобы после его бегства кто-то интересовался лабораторией.