Роберт Сальваторе - Последний Порог

Вместо этого он просто выдохнул.

— Это хорошее предложение для тебя и твоей банды, — произнёс он. — Вы найдёте там общность и лучшую долю.

— Может быть, некоторые думают, что нам и так хорошо, — сказал Стайлес.

— Вы живёте зимой в заснеженном лесу в палатках на побережье Меча. Конечно же, дома… — Дриззт замолчал, поскольку Стайлес вскинул руку.

— Я боюсь, не всё так просто, — пояснил предводитель разбойников. — Лично для меня предложение заманчивое, но возможно, не всякого из моей банды будет встречать с распростёртыми объятиями население… ну, любого города. Некоторые оказались у нас потому, что им просто некуда было больше идти.

— Теперь есть куда.

— Ты предлагаешь амнистию? Вот так просто?

— Да, — невозмутимо сказал Дриззт. Он не собирался позволить развалиться этому плану, когда оказался так близко к тому, чтобы реально изменить существующее здесь положение дел.

— Честное рукопожатие без требования разглашать какие-либо неблаговидные истории. — Он остановился на мгновение и посмотрел Стайлесу прямо в глаза. — При условии, что ты можешь поручиться, что они не создадут беспорядка в Порте Лласт. Я не буду вносить дополнительную опасность в жизнь его славного народа.

Фермер Стайлес размышлял об этом какое-то время, пока в палатку не вошёл Кейл.

— Я могу, — заверил он, жестом приказывая Кейлу придержать свою новость. — Во всяком случае, почти за всех. Одного или двух, возможно, стоит порасспрашивать, но я оставлю это тебе.

Дриззт кивнул, и они вместе со Стайлесом перевели взгляд на Кейла.

— Ушёл, — сообщил им мужчина. — Эффрон как будто испарился. Я выслал разведчиков.

— Отзови их, — сказал Дриззт. — Скорее всего, он вернулся в Царство Теней. И я, как друг, хотел бы попросить вас обоих, пожалуйста, не говорите ничего об Эффроне моим спутникам.

— Даже леди Далии? — спросил Стайлес.

— Особенно леди Далии, — подчеркнул Дриззт.

Пару дней назад Порт Лласт покинула одна повозка, а теперь по единственному пути в город громыхали почти два десятка, пусть даже большая их часть была украдена на дорогах за предыдущие месяцы. Банда Стайлеса неплохо обжилась, потому что не было нехватки в людях на землях, оставленных по решению верховных капитанов Лускана, забытых лордами Глубоководья и отторгнутых суматохой Невервинтера. Шайка разбойников насчитывала более сотни членов, поскольку они объединились с другой похожей группой беглецов от цивилизации.

Стайлесу не пришлось убеждать долго, так как почти все охотно приняли приглашение Дриззта: обещание новой жизни и снова настоящих домов — того, что они знали в лучшие времена.

Во главе каравана ехал фермер Стайлес, управляя повозкой рядом с Дриззтом на Андахаре.

Они не спешили на последнем участке дороги, длинном спуске между скалами к охраняемым городским воротам, и к моменту прибытия о них уже знали, и большая часть городка поджидала их для приветствия.

Из ворот вышел Дорвиллан и встал перед Дриззтом и Стайлесом.

— Беженцы, — представил Дриззт. — Народ, отринутый сокращающимися сферами цивилизации.

— Разбойники, — отозвался Дорвиллан с усмешкой.

Фермер Стайлес обратил обеспокоенный взгляд на Дриззта.

— Бывшие разбойники, — поправил Дриззт.

— Тогда горожане Порта Лласт, — согласился эльф, и его улыбка стала шире, когда он протянул руку фермеру Стайлесу. — Распахнуть ворота! — крикнул Дорвиллан, оглядываясь через плечо. — И скажите приспешникам Умберли, что они не найдут в Порте Лласт ни клочка незащищённой земли!

Из-за стены послышались громкие возгласы одобрения, и вслед за ними понеслись радостные крики потрёпанных непогодой и гонениями людей из банды бунтарей Стайлеса.

— К нам присоединятся ещё, — пообещал эльфу Стайлес. — Со всех концов.

— Главным образом с фермерских угодий вокруг Лускана, — пояснил Дриззт кивающему Дорвиллану.

— Я послал гонцов, — сообщил Стайлес.

— У нас много пустующих домов, а море даёт щедрый улов, — ответил Дорвиллан. — Добро пожаловать.

Дриззт всегда подозревал то, что теперь подтвердилось. “Добро пожаловать” были его любимые слова на общем языке. И слова, как он понял, не имеющие эквивалента в языке дроу.

Часть II

Семейные отношения

Свобода. Я часто говорю об этом понятии, и так же часто, оглядываясь назад, я неизменно прихожу к пониманию, что меня сбивает с толку значение этого слова. Сбивает с толку или приводит к самообману.

— Теперь я остался один, я свободен! — провозгласил я, когда остывшее тело Бруенора легло под камни кургана в Гонтлгриме.

И затем я поверил в эти слова, потому что не понял: похоронив внутри своё замешательство за битвой теней и солнечного света нового мира вокруг меня, в действительности я был крепко скован своими собственными неразделёнными чувствами. Возможно, я стал свободен, чтобы быть несчастным, но, оглядываясь назад на те первые шаги из Гонтлгрима, это могло казаться мерилом свободы.

Я стал подозревать о существовании этой скрытой истины, и поэтому настоял на путешествии на север, в Порт Лласт.

Я посмел надеяться, что оказался прав в своей оценке и планах, когда эта миссия близилась к завершению, и мы выступили в поход из Порта Лласт.

Но всем моим надеждам и ожиданиям не суждено было сбыться до тех пор, пока караван, возглавляемый мной и фермером Стайлесом, не подошёл к воротам Порта Лласт. Тогда я полностью осознал факт существования этого лёгкого недовольства, которое двигало меня вперёд. Я спрашивал себя: “Какую бы дорогу я выбрал?” — но этот вопрос был абсолютно неуместным.

Потому что дорога, которую я выбрал для себя, определяет мои действия, а не наоборот.

Если бы я не ушёл в Порт Лласт и не попытался помочь, если бы не вспомнил о судьбе фермера Стайлеса и многих других, я так бы и не обрёл ясности в своём сердце. Нет более крепких оков, чем самообман. Тот, кто отрекается от своего сердца, опасаясь за последствия, относится ли это к физической опасности, или к неуверенности в себе, или просто к возможности подвергнуться остракизму, тот не свободен. Действуя наперекор своим ценностям и убеждениям, наперекор тому, что считаете правильным и истинным, вы создаёте тюрьму крепче той, что с адамантовыми прутьями и толстыми каменными стенами. Каждый поступок, ставящий выгоду выше голоса совести, навешивает ещё одну тяжёлую цепь, которая веки вечные как якорь тащится позади.