Виталий Сертаков - Проклятие клана Топоров

— Мы не слуги, — поправил Дага победитель. Раскинув руки, плавно спланировал вниз, точно большая птица и растворился в толпе своих друзей. По рядам болельщиков пронесся стон разочарования. Все ожидали продолжения боя.

— Эй, Северянин, вы о чем там болтали? — набросились на Дага товарищи, когда он оказался на земле. — Почему ты не разделался с ним? Ты мог быть первым!

— Я буду первым… потом, — повторял Северянин, безнадежно выглядывая в скопище латников своего недавнего визави.

Гулять Северянину никто не позволил. Вечерело, но зажгли сотни факелов, вскрыли новые бочки с пивом и прямо на улицу вынесли жареное мясо. Ударили в барабаны. Разогретые пивом баварские бароны выставили своих пехотинцев в кулачный бой и предложили ценный приз.

— Условия простые, — объявил краснорожий пузатый сенешаль. — Вот поле в сорок шагов и шириной в десять. Любая дружина может выставить десять бойцов. Они идут навстречу друг другу и делают так, чтобы хотя бы один прорвался к краю поля. На каждом краю мы ставим бочонок с динариями!

Северянин тут же записался в добровольцы. Ростом и статью он почти догнал взрослых парней из своего отряда, так что его записали. Но выяснилась другая проблема — избалованные сыновья богатых бондов, состоявшие в личной дружине Годвина, вовсе не желали получать лишние увечья. Куда ни шло — прыгать по бревнам, но совсем иное дело — сцепиться с костоломами.

— Они вас поколотят, — уверенно заявил ландрман Ивар, опытным взглядом оценивая кабаньи фигуры противников. Те действительно походили на стаю полудиких зверей, бочкообразные, в коротких кожаных штанах с лямками, с выбритыми затылками и мутными пьяными буркалами.

— Такими кулачищами, как у них, можно без топоров сколотить драккар, — боязливо заметил кто — то.

Тем временем наметилось целых пять команд, готовых ринуться в бой. Их предводители жестко отбирали в отрядах самых сильных кулачных бойцов. Мужчины раздевались по пояс, намазывались жиром, разминались и поливали будущих противников грязью. Викингов из Йомса среди претендентов Даг не приметил.

— Эй, вы, селедки, рыбоеды! — насмешливо кричали северянам и фризам баварцы. — Без своих секир боитесь схватиться с нами?

— А у тебя, я смотрю, вся сила в пузо ушла! — в ответ саксам гоготали чехи.

— А вы прилипли задницами к своим клячам, так страшитесь теперь спуститься вниз? — задирали рыцарей датчане.

Русы тоже приготовились сразиться за дорогое оружие. Дамы хлопали в ладоши, предвкушая острое развлечение, хотя оно сулило немало крови и выбитых зубов. Народ прибежал с полян, где состязались лучники и копейщики, бродячие кукольщики, и даже маги остались без зрителей. Город осветился, как днем.

— Слава императору! Слава отцу нашему! — вопили сотни глоток, хотя скорее всего престарелый властелин давно уполз в опочивальню.

Ярл Годвин хлопнул в ладоши, созывая старших хольдов. После совещания хольд Снорри Муха собрал свой хирд.

— Слушайте, — сказал Муха, — они сильнее, старше нас и опытнее, раз предложили эту забаву. Пивные животы сразу вызвали нас, а не тюрингцев или франков или еще кого — то. Если мы им проиграем, то уже не сможем по правилам бороться с другим хирдом. Это позор для всей Дании. Если мы откажемся драться за их вонючие динарии, это еще худший позор.

— А если мы потребуем жребия? — вставил слово кто — то из молодых бойцов. — Ведь на наших тингах с древних времен кидали жребий…

— Это то же самое, что сдаться, — незаметно подошел окольничий самого Синезубого, опытный ярл Сьеберн Лось. — Разве вы ничего не поняли? Этому саксонскому отродью наплевать на полабов, вендов и прочих славян. Южане, даже римляне их тоже не пугают, они все крестятся. Они затеяли эту игру нарочно, чтобы унизить нашего конунга. Чтобы показать нам, как легко сломать северян.

Датчане притихли. Северянин слушал Лося, смотрел на кичливых германцев и думал, что тот абсолютно прав. До знакомства с пресвитером Поппо Даг не слишком разбирался в политике, а мир представлял единой враждебной силой. Но после плена на Рюгене, после долгих бесед на корабле он научился думать. Размышлять и сравнивать слова разных людей. Окольничий был прав. Наверняка, с подачи молодого императора затевалась эта жестокая драка, вовсе не похожая на прыжки через костер или перетягивание бревна. Белобородых жрецов с Рюгена в окружении мощной стражи Северянин тоже заметил. Но эти не собирались участвовать в силовых забавах. Всем своим видом они показывали, что их сила — не в глупом железе.

— Слушайте, конунгу Синезубому хотят дать по зубам. — Даг незаметно для себя перехватил инициативу в разговоре со старшими. И как это уже случалось десятки раз, старшие невольно слушали его. — Нашему конунгу хотят дать по зубам так, чтобы он не мог ответить. Ведь мы приглашены на пир. Получится, что, если нас покалечат, это все вроде шутки. Это похоже на виру, какую платят за холопов. Они горстями кидают серебро, но мы можем вернуться домой побитые. Значит, германцы нас заранее считают холопами? — зашумели датчане.

— И что же делать? — вздохнул Снорри Муха.

— Я смотрел, как они строятся. Они все давно придумали. Они не будут драться, они… — Даг поманил к себе друзей, те сгрудились и вместе перешли на шепот.

Минуту спустя протрубил горнист, обе шеренги бойцов взревели и кинулись друг на друга. Схлестнулись потные тела. Какое — то время были слышны лишь хруст костей, зубовный скрежет, проклятия и пыхтение. Сам Снорри Муха взялся перехватить того, маленького, верткого, на которого безошибочно указал Даг. Действительно, этот парень ужом заскользил к бочонку. Но Снорри перехватил. Ценой выбитого зуба и вывихнутой руки. А прочие «кабаны» даже не догадались бежать за золотом, они привыкли кататься, вцепившись во встречного руками, ногами и зубами.

Дотир Асмуссен, широкий, как днище корабля, врезался между двумя германцами, освободив проход для Дага. Он сумел проделать дыру лишь на короткое мгновение, противники мигом сомкнули ряды и принялись молотить Дотира свинцовыми кулачищами.

Но Северянин уже нырнул в брешь, уже летел за победой. Победно потрясая над головой бочонком, Даг не мог слышать два коротких разговора, происходивших в разных концах праздничного балагана.

— Адольф, сын мой, — сквозь зубы произнес сухопарый, покрытый шрамами маркграф, — если этот безродный нищий еще раз дотронется до твоей сестры…

— Ему не жить, клянусь.

— Но нам — жить! — сдвинул брови посол. — И жить в дружбе с его святейшеством. А его святейшество выгораживает негодяя.