Марина Дяченко - У зла нет власти

Я сто раз готова была отчаяться. Я плакала от боли и от злости. Но мысль, что Максимилиан сидит на троне Оберона, подстёгивала меня и не давала раскиснуть.

Позор предателю. Смерть некроманту!

Я в очередной раз приземлилась и не удержалась на ногах. Упала на мягкое, не выпуская меча. Клинок Швеи вдруг звякнул о камень: Швея вонзилась в основание высокой гранитной плиты, как нож в кусочек сыра, и потащила красную нитку вглубь.

Стоя на коленях, я могла разглядеть только край плиты; вокруг, очень близко к ней, стояли рябины, согнутые, будто сгорбленные, в гроздьях зелёных, едва-едва желтеющих плодов.

Швея сделалась неподъемно-тяжёлой. Крестовина её коснулась одним концом камня, другим — земли. Я ждала; здесь, на изнанке, было отчётливо слышно, как сухо шелестят рябины.

Швея вдруг рванулась, высвободилась из камня одним движением, будто её выхватил из ножен великан. От неожиданности я вскрикнула; в игольное ушко были вправлены, сплетясь, две нити — красная и белая. Я видела их одно мгновение — потом Швея выдернула меня на лицевую сторону, как выдёргивают из земли тонкую морковку.

Плита оказалась надгробием.

На сером с прожилками камне лежала женщина, такая же каменная, как её ложе. Глаза её были закрыты, лицо усталое, будто ей наконец-то дали отдохнуть после трудного дня. На волосах плотно сидела каменная корона. Скульптор тщательно изваял каждую складку платья, узор на кружевном воротнике и манжетах; руки женщины были сложены на груди, пальцы сплетены, между ладонями зажата рукоятка меча. Странно, ведь эта королева — не воин…

Прошлогодние листья покрывали фигуру, как одеяло, до талии; я осторожно смела их на землю.

Из-под широкого каменного подола выглядывали носки лёгких туфель. И почти до этих носков доставал конец клинка с продолговатым отверстием — игольным ушком.

Каменная королева держала в руках Швею.

Волосы мои поднялись дыбом. Попятившись, я разглядела надпись на камне — она почти полностью заросла мхом. Трясущейся рукой я ободрала зелёное покрывало.

«Вам, заблудившимся в темноте… вам, не вернувшимся с изнанки… посвящается…»

Больше я ничего не смогла прочитать.

Швея валялась тут же, в траве. Я размотала остатки кожаных лент со стёртых ладоней и потянулась за посохом — лечить. Сперва не поняла, что не так, а догадавшись, разом села на траву: посох оказался лёгким и бесполезным.

Меня опять вынесло из Королевства?! Где я в таком случае?

Вокруг был лес, густой и хмурый. В нём едва виднелась заросшая тропка. Я осталась совершенно одна, мой посох превратился в смешную палку, меч я едва могла удержать в руках, не то что сражаться. У меня понятия не было, куда забросила меня предательница-Швея; впрочем, иного и ждать не стоило. Так бывает всегда: хорошие порывы, самые благородные, заканчиваются в глубокой заднице. Только негодяи торжествуют.

Негодяи торжествуют. Я почему-то вспомнила, как Зайцева из десятого «Б» садится в шикарную машину её папаши. Как брезгливо поджимает ноги в блестящих белых сапожках, отороченных мехом. Идиотка, троечница, пустое место — хозяйка жизни! Пока я кисну в городе всё лето, она раскатывает по Италиям да по Грециям…

Потому что так устроен мир!

И в Королевстве он устроен точно так же: я буду работать, как вол, а Максимилиан усядется на троне поудобнее, и всё у него будет о’кей.

И у Зайцевой всё будет о’кей. Что бы она ни сделала — толпы воздыхательниц будут пищать и хлопать. А за моей спиной будут шептаться, разносить гадкие сплетни, поливать меня грязью…

Потому что мир устроен подло, мерзко, несправедливо. Зайцева будет работать в банке, ничего не делать и получать кучу денег. А моё место — в какой-нибудь пыльной конторе: целый день буду сидеть и пялиться в экран, а как только посмею поднять голову, заявить о себе, жизнь огреет меня так, что мало не покажется…

Я встала. Во рту стоял горький привкус желчи.

Рябины уродливо изгибали стволы, будто больные рахитом. Лес пах гнильём. Надгробие, пышное и безвкусное, казалось совершенно заброшенным: ага, статую положили, а никто даже цветочек не принесёт! Нужна она кому-то, эта мёртвая королева; я наступила на Швею. Мне хотелось сломать проклятый меч, услышать его хруст, я в ожесточении начала топтаться по нему, выкрикивая угрозы.

— Ненавижу! Ненавижу! А чтоб вам всем пропасть… Чтоб вы все сдохли! Сдохли!

«Сдохли… сдохли…» — эхом отдалось у меня в ушах.

И почему-то вспомнился грязный трактир, дымный, вонючий, тёмный. На тряпочке в углу сидел нищий, смотрел на меня с лютой ненавистью, из его раскрытого рта летела слюна и проклятия: «Чтоб вы все сдохли… сдохли…»

Я остановилась. Меня трясло, горячий пот лился по спине. Вокруг по-прежнему стоял лес, чужой, уродливый…

Почему уродливый?

Что со мной?!

«Вам, не вернувшимся с изнанки… посвящается…»

Что такое говорил Максимилиан о свойствах изнанки?!

Имя некроманта снова запустило у меня в голове будто огромный маховик. Предатель, ему достанется всё… А мне помои… об меня он ноги вытер, так всегда, всё несправедливо, ужасно, гадко…

Я снова вспомнила нищего, его великую злость и великое омерзение. Ужас облил меня мурашками с головы до ног — и на секунду прояснил сознание. Я прошептала, защищаясь из последних сил:

— У зла нет…

«Узла нет», — издевательски повторило эхо.

— У зла нет власти…

Перед глазами у меня колыхалась мутная пелена. Уродства набухали, все остальное скукоживалось и пропадало. Мир так устро…

— У зла нет власти!

Двумя руками вцепившись в пелену, я разорвала её перед своим лицом, как ветхий занавес.

И повалилась без сил.

— Господин! Госпожа?!

Передо мной стояла девочка лет восьми, в мешковатом платьице, босая, с корзинкой в тонких руках.

Я села. Девочка отпрыгнула; на «господина» я мало походила, на «госпожу» тоже, а о магах дороги малышка, наверное, никогда не слышала.

— Вам плохо? — участливо поинтересовалась она, продолжая пятиться.

— Уже нет, — сказала я, подумав. — Ты кто?

— Улейка, девочка, дочка городского ваятеля. — Она оказалась очень обстоятельной и добросовестной собеседницей. И ещё — её не научили бояться чужих. Она понятия не имела о Красной Шапочке — иначе с чего бы выкладывать всё-всё-всё по первой просьбе?

— Как называется город?

— Большая Столица.

— Далеко до него?

— Не очень, — девочка почесала левую пятку о носок правой ноги.

— Ты что же, тут одна?

— Одна. А чего?

— Ну, — мне не хотелось её пугать. — Лес всё-таки. Могут быть дикие звери, и…