Хартман Рейчел - Серафина

Мы, балконные крысы, ровно в этот момент должны были взорваться фанфарами, но нас словно молния поразила. Должно быть, вблизи мои музыканты нашли Комонота несколько более впечатляющим.

Меня же саму прошиб холодный пот.

Я задрожала от наполнившей меня злобной какофонии сдерживаемых эмоций: страха, гнева, отвращения. Но вся эта мешанина не принадлежала мне самой.

Закрыв глаза, я обнаружила, что жестяная коробка воспоминаний стоит посреди лужи. Из нее течет, а по стенкам катятся жирные жемчужины конденсата. Если чувства матери продолжат протекать в мое сознание, я не смогу делать свою работу. Я огляделась вокруг, ища… полотенце. При этой мысли оно тут же появилось. Я протерла лужу, а потом завернула в него коробку.

Буря эмоций рассеялась, и я открыла глаза. Комонот не сдвинулся с места в сторону помоста, а так и стоял с поднятой рукой, словно гипсовый памятник самому себе.

— Да проснитесь же, дубины! — прошипела я музыкантам. Те вздрогнули, словно их вырвали из транса, подняли инструменты и по моей команде грянули мелодию.

Под грохот запоздалых фанфар генерал начал долгий путь к помосту, оставляя за собой мерцающий след, махая и улыбаясь. Такое ощущение, что ему удалось подмигнуть каждому из нас персонально.

Он поднялся на возвышение, поцеловал усыпанную драгоценностями руку королевы и гулким басом обратился к толпе:

— Королева Лавонда. Принцессы. Почтенное собрание. Я явился сюда почтить сорокалетнюю годовщину мира между нашими народами.

Он подождал, пока утихнут аплодисменты. Выражение лица у него было по-кошачьи самодовольное.

— Известно ли вам, почему драконы научились принимать форму человека? Мы перекидываемся, чтобы говорить с вами. В нашем естественном обличье горло у нас так огрубело от дыма, что нам не воспроизвести ваших слов. Вы же, со своей стороны, не воспринимаете мутию как речь. Почти тысячу лет назад ученый дракон Голия — или Голимос, как называют его порфирийцы — открыл тайну превращения. Он желал говорить с порфирийскими философами и нашел для нашего народа бездонный источник знаний. Это был первый случай, когда драконы обратились к людям в поисках пользы и добра, — первый, но не последний. Голия вошел в историю как один из наших величайших деятелей. Так будет и со мной.

Зал снова взорвался аплодисментами. Комонот подождал тишины, засунув левую руку в зазор между пуговицами атласного дублета — возможно, чтобы тайком почесать живот.

— Идея мира пришла ко мне во сне, еще когда я был студентом в Данло Мутсай, университете Голии. Нам, драконам, сны не снятся. Я проходил курс сновидений: мы спали в наших саарантраи и каждый день докладывали о чудесах, которые видели. Однажды ночью я увидел клад, сверкающий, будто солнце. Я подошел, чтобы запустить в него пальцы, но это было не золото, это было знание! И я осознал чудесную истину: мудрость могла бы стать нашим сокровищем, человечество обладало знаниями, которых у нас не было, и вместо того, чтобы захватывать и убивать друг друга, мы можем объединенными силами сражаться с невежеством и недоверием.

Он принялся ходить туда-сюда по помосту, жестикулируя со странной периодичностью, словно когда-то видел, как это делает человек, и решил, будто это ритуальный танец, который несложно освоить.

— Я рассказал о своем сне на занятии, — продолжал он, — и меня осмеяли. Как выглядят знания? Стоит ли таких усилий открытие, которое мы не можем сделать сами? Но я знал, что прав, верил всем своим тлеющим нутром и с того дня жил только во имя этого видения. Из-за него я вознесся во власть. Я насаждал мир огнем и мечом. Раздумывал, как нам изучить ваши искусства, вашу дипломатию, вашу способность объединяться, при этом не потеряв собственную драконью сущность. Это было нелегко. Драконы меняются очень медленно — каждый хочет лететь своей дорогой. Единственный способ вести других — это тащить их за собой в верном направлении, хлопая крыльями и пыша огнем. Я договаривался с королевой Лавондой втайне, зная, что лучше навязать соглашение своему народу, чем терпеть столетия дебатов в Кере. Я оказался прав. Соглашение было и остается успешным, благодаря реформам с нашей стороны и неиссякаемой добросовестности — с вашей. Да пройдут столь же мирно еще сорок лет или — если позволите заглянуть так далеко — сотня. Королева к тому времени уже давно почиет, и я буду держать речь перед вашими внуками, но надеюсь, что соглашение продлится до конца моих дней — и много дольше.

Благородное собрание поколебалось, возможно, смущенное такой беспечной отсылкой к краткости человеческой жизни, но в конце концов все захлопали. Королева пригласила Комонота сесть между собой и принцессой Дион, и начался долгий и утомительный ритуал светских приветствий. Все в зале, от регента Самсама до лорда Простака из Дыры-на-Свиноречке, дожидались возможности предстать перед ардмагаром и поцеловать кольца на его толстых пальцах. Я заметила в общей очереди графа Апсига и ощутила какое-то мрачное удовлетворение.

Само собой, бесконечной карусели придворных требовался аккомпанемент. Мне полагалось играть на уде, но медиатор я как назло оставила в комнате, и к обеду пальцы покрылись мозолями.

К тому же меня мучила головная боль. Началась она с того момента, как протекла коробка, и усиливалась с каждым часом.

— Вам нехорошо, госпожа концертмейстер? — раздалось… не знаю откуда. Я посмотрела на своих музыкантов и обнаружила, что они почему-то удивительно далеко. Их лица расплывались. Я моргнула.

— Она так побледнела! — сказал другой голос. Струился он медленно и тягуче, словно кто-то просеивал темный мед сквозь сито.

Я задумалась о том, пропущу ли обед, а потом на меня без предупреждения нахлынуло материнское воспоминание.

Сто шестьдесят один дракон в Высоком гнезде. Под нами горы. Над нами дождевые облака, движущиеся на юго-юго-восток со скоростью 0,0034 терминуса.

Начинается новый семестр, и ардмагар выступает с лекцией перед студентами и преподавателями Данло Мутсай. Тема лекции: «Коварная болезнь».

Я знаю, что это значит. Не могу спать, думая о ней. По всей вероятности, я заражена.

Достаю блок для заметок и включаю. Его сделал один из квигутлей отца. Он помогает помнить, но нет такого устройства, которое помогло бы мне забыть.

— Человечество может быть учителем, — кричит ардмагар. — Суть мира — в обмене знаниями. Мои реформы — запреты на кровную месть и на накопительство — подстегнуты философскими идеями людей. Если идеи логичны, этичны и измеримы, мы можем их перенять. Но я должен предупредить вас, всех вас — от новоперекинувшегося, впервые увидевшего юг, до почтенного учителя, влетевшего в облако беспечности: человечность таит в себе угрозу. Не потеряйте себя во влажных складках людского мозга. Поддавшись химической интоксикации — эмоциям — драконы способны забыть, кто они на самом деле.