Катя Зазовка - Ворожея

— Домна, скорей, помоги мне! — взвыл староста.

— Перестань, Гедка! Ты же сам слышишь, ему подмога надобна, — мать рванула рубаху, но избавиться от цепких ручонок оказалось не так-то просто. — Отпусти! Кому велю?!

— Мамка, это Кукоба гласом старосты молвит. Не отворяй, мамка!

Домна почуяла, как испугался малец. Никогда прежде она не слыхала, чтобы он так страшился. Даже когда его каменьями забить хотели. Она остановилась в нерешительности.

— Домна! — староста закричал так, точно его на части рвали. А ежели все ж Гедка ошибся? Что, ежели сам еще в своем даре толком не разобрался? Что, коли это Кукоба на мальца ворожбу насылает? Так неужто Домна позволит, чтоб добрый человек пропал? Она кинулась к двери.

— Нет, мамка! — завопил малец и побежал следом. Домна стала как вкопанная. Рука легла на засов, но что-то внутри не дозволяло отворить.

— Ежели не веришь — выгляни в оконце, — повис Гедка на подоле матери. — Глас она подстроить умеет, но вот лик сменить не может.

— Домна!!! Забивают!!!

Домна подкралась к оконцу и осторожно выглянула. У двери стояла старуха в лохмотьях и орала гласом старосты. Ведьмарка мигом почуяла на себе чужой взгляд. Домна лишь моргнуть поспела, как страшный беззубый лик уже ухмылялся с той стороны оконца. Бельма точно в душу уставились. Домна попятилась. Гедка словно из-под половицы вырос. Стал прямо пред мамкой. На Кукобу глядит так, как кот на собаку, что чужой обед умыслила съесть. Ведьмарский рот скривился от злобы. Старуха подалась назад. Затряслась. Завизжала страшно. А после пропала, точно ее и не было.

— Что? Что ты сделал? — изумилась Домна, понапрасну выискивая за оконцем следы недавнего присутствия Кукобы.

— Приказал ей уйти, — пожал плечами малец.

Домна добрела до лавки и села. Она все еще с трудом разумела, что все случилось взаправду. Значится, быть Гедке ведьмаком. Но эта дума уже не терзала сердце. Ежели сын станет добрый люд от нечистиков оборонять, разве это худо? Тем паче Милава сказала, что он уже избрал путь света. Дышать вдруг стало так легко, точно Домна в светлом сосновом бору прогуливалась. Она залезла под льняную простыню и крепко обняла сына. В эту ночь она впервые заснула так крепко, как только могла мечтать.

Солнце уже было на пороге Навья — вот-вот черту перейдет и первым лучом разгонит мглу, погонит прочь туман над болотами.

— Тебе пора, Алесь. И гляди, будь осторожен, никому не открывайся прежде батьки, — наказала ворожея. Тот кивнул и подошел к двери. Напоследок обернулся и как-то тревожно глянул на Вита, а после и на Милаву. Даже было рот открыл, точно упредить хотел, но передумал и вышел на улицу.

Алесь огляделся, прислушался. Ведь покуда рассвет не занялся — нечистики все еще норовят человечьей душой овладеть. Но ни волколачьего рыка, ни шороха ведьмарских лохмотьев он так и не услыхал.

Широким размашистым шагом, крепко сжимая рукоять ножа, он направился к дому. Душа суетливо металась, никак не находя себе покоя. Не диво, после всего, что случилось за ночь. Надо ж, кузнец — волколак, Ружа — лиходейка, что село прокляла. Добре, хоть это выяснилось, теперича ведомо кого страшиться да чью хату миновать. И как там Цвет? Стало быть, он от родимого батьки на сосне хоронился. Вот ужас-то.

Алесь мотнул головой и решил перекинуться на куда более приятные думы — о Милаве. Он твердо решил, что, как только все напасти в деревне закончатся, расскажет ей о своих чувствах. Тут тянуть никак нельзя. Вон Вит хоть и лобызался с Востой, а все равно к внучке Кукобы тянется. Только и Алесь от своего так просто не отступится. Тем паче чует он, что и Милава к нему благоволит.

В деревне было необычно тихо. Ни петухов не слыхать, ни кошачьего хвоста не видать. Алесь и не памятовал, чтобы в селе когда-либо княжила такая тишина, и это на подступах нового дня. Скоро показалась родная изба. Сыну старосты вдруг почудилось, что он не видел ее уже очень давно, хотя покинул только вечером. К радости, он приметил в окошке свет — значится, с Усладой да батькой все добре. Подошел к двери, дернул за ручку.

— Кто там? — донесся настороженный глас Услады.

— Алесь. Отворяй!

— Ежели ты Алесь, то сказывай, что мы утворили в детстве, когда батька в Рогачев уехал?

— Дом Доморадовны заезжим купцам продали, — припомнил сын старосты.

Стукнуло — дверь отворилась. На пороге стояла бледная Услада. Ее напуганный взгляд так и шнырял за Алесем, словно что-то выискивая, затем остановился на брате и заметно потеплел.

— Заходи скорее, — крепкая девичья рука силком втянула богатыря в хату.

— Ты чего?

— Что у тебя с головой? Ой, да и с бедром?! — испугалась Услада, глядя на местами бурые тряпицы.

— А, это пустяки, — отмахнулся Алесь, сильно пожалев, что не снял повязки у Вита.

Лицо Услады потемнело:

— Это она, да? Эта ведьмарка на тебя нечистика натравила! Ко мне, значится, Кукоба явилась…

— Кукоба? — ахнул Алесь. — Давно?

— Да не так чтобы очень.

— Стало быть, ведьмарка-таки по деревне шастает, — пробормотал молодец. Хоть бы она ничью душу загрести не поспела. Надобно срочно Милаве о том рассказать!

— Да уж, кажись, совсем выздоровела иль просто ночью силой налилась. Еле спаслась от ее когтистой лапы. Хвала богам, оберег охранил! — Услада показала Алесю своего рябинового оборонителя.

— Не выздоровела она, Услада. Она померла!

— Как? — в ужасе отшатнулась сестрица.

— А вот так! Ладно, это после. Батька где? Разбуди его, дело есть.

— Так нет батьки дома.

— Как нет? А где ж он?

— К Лютоверу за подмогой да советом подался. Рафал ведь захворал, ведаешь? Да и не только он.

— Вон оно как, — присел на лавку Алесь. — И когда он ушел?

— Давно, — вздохнула Услада, — я уже и сама вся извелась. Тебя нет, батька где-то запропастился. Я ж и Кукобу впустила из-за того, что сама к Лютоверу идти собралась. Она меня на крыльце подкарауливала. Никак Милава ее науськала. Надо ж, только от одной ведьмарки избавились, как ей замена нашлась. Спалить ее надобно, покуда не поздно. Сразу мир да лад в село возвратятся.

— Перестань! — вскочил Алесь. — За что ты Милаву спалить хочешь? Тебе она чего худого сделала?

Услада притворно схватилась за сердце да такую муку на лике отобразила, что ее хоть сейчас бы в балаган с руками да ногами приняли.

— Почто ты так к сестрице родненькой? Не я ли за тобой с детства глядела? Не я ли твои пеленки стирала да любимой снедью потчевала, не я ли…

— Хватит, Услада! Не час нынче, — прервал Алесь любимую песнь сестрицы.

— И чего это ты ее так обороняешь? Неужто и тебя эта ведьмарка ворожбой облепила? — стала злиться Услада.