Бандит (СИ) - Щепетнов Евгений Владимирович

Переночевала она в доме деда, на полу, прижимаясь к теплому боку старого пса, а потом пошла на дорогу, чтобы в слезах и соплях бесславно вернуться в ненавистную столицу. И еще долго в ее ушах бился вой оставленного у двора одинокого пса, и в глазах стоял образ кота, который с мяуканьем бежал за ней до самого тракта, будто прося новую хозяйку вернуться в опустевший дом. Но ей нечего было делать в пустом, ободранном до бревен старом, неприветливом доме.

Обратный путь был граздо, гораздо более худшим, чем дорога сюда. В первый же вечер ее изнасиловал наемник, охранник каравана, в который она напросилась. Вначале он был с ней учтив, вежлив, предупредителен, а ночью влез к ней под одеяло, которое сам и дал, чтобы укрываться от ночного лесного ветерка, и после короткой борьбы сделал свое грязное дело. И следующей ночью произошло то же самое. Только мужчин теперь было трое — еще двое охранников, его друзей. Они были пьяны и очень грубы. Один даже разбил ей губу, когда она отказалась делать то мерзкое, что он от нее потребовал сделать.

Они хотели продать ее в бордель, но Герда умудрилась сбежать, выкрутившись из рук похитителей, и скрывшись в густой городской толпе. Она всегда хорошо бегала, и это ее всегда спасало. Она стала уличной воровкой и попрошайкой.

Казалось бы — чем еще должна заниматься молоденькая красивая девушка, которой к тому же уже нечего терять? Вроде бы очевидно, но…работа шлюхи ей была абсолютно отвратительна, до блевоты, до боли, до смерти. Для того, чтобы быть шлюхой, работающей за деньги или пропитание, все-таки надо иметь к этому хоть какую-то склонность. И лучше всего — уметь расслабляться и получать удовольствие. Как ей некогда советовал ее отчим, который хлестал Герду плетью, если она не начинала имитировать глубокий оргазм. Его оскорблял факт того, что он не может доставить девушке настоящего удовлетворения. Такого просто не могло быть! Значит, она нарочно хочет его позлить. И значит, ее нужно как следует наказать.

Герда ненавидела секс. Ей было противно все, что было связано с этим грязным делом! Мужчины, их поганые вонючие немытые отростки, их слюнявые рты, их запах, их липкие, похотливые взгляды и руки! Она готова была сделать что угодно, лишь бы только ее не коснулись руки этих похотливых тварей, чтобы не ощутить внутри себя пульсирующий мерзкий щупалец этих гнусных существ! Она воровала, ночевала в кустах, на помойке, вместе с бродячими псами, которые признали ее своей, она ускользала от преследователей, быстро бегая и хорошо зная строение города, расположение его кривых улиц и переулков. Знала места, в которых можно отсидеться, и где ей не грозит быть пойманной ловцами рабов и съеденной огромными крысами, живущими в городской канализации. Она рисковала и побеждала. Но вот — ей в конце концов все-таки не повезло. Камень, который попался под ногу, и который был будто сигналом, что все для нее наконец-то закончено.

Когда хрустнула спина — она даже ничего и не почувствовало. Просто онемели ноги. А потом…потом все как в тумане. Болела спина, болели ребра, болела челюсть. Герду кто-то нес на руках, и от него…пахло мужчиной! Мужским потом! Хриплое дыхание мужчины ей прямо в ухо! Она пыталась отбиться, отталкивала его руками, и…гас свет, Герда снова погружалась во тьму.

Очнулась окончательно только лежа на земле во дворе возле какого-то дома — темного, мрачного, и страшного. Солнце обжигало ее голое тело, но Герда не чувствовала ничего ниже пояса. А при попытке двинуться прошибала такая страшная боль, что девушка едва не теряла сознание. Слезы лились сами собой, а из всех конечностей двигались только руки.

Герда огляделась, увидела забор, калитку, запертую на тяжелый брус и поползла, поползла, отталкиваясь от покрытой мелкой травкой земли. Ползти было трудно, ноги волочились будто тяжелые, неподъемные бревна, и девушке пришлось приложить огромные усилия, чтобы добраться хотя бы до калитки, а уж на то, чтобы подняться и отодвинуть брус у нее совершенно не осталось сил.

Кстати сказать, она сама не знала, куда и зачем ползла. Просто ползла, да и все тут! Знала, что если останется в незнакомом месте — ей тут же придет конец. И когда перед ней остановился незнакомый мужчина — голый, со свисающим между ног здоровенным своим хозяйством…она поняла — вот он, пришел! Или сожрет, или изнасилует. Но скорее всего вначале изнасилует, а потом сожрет.

А потом была боль, холодная вода, мочалка, которая терла ее больное тело, и ругань — на незнакомом языке. Откуда она знала, что это была ругань? Догадалась. По интонациям, с которыми этот незнакомый голый парень исторгал эти самые слова, рыча, сопя и плюясь.

Ну а дальше — нож, который пучками срезал ее завшивленные волосы, боль от порезов на коже головы и ощущение полной беспомощности, когда с тобой сделают все, что захотят, а ты ничего, совсем ничего не можешь сделать. Впрочем, это-то чувство ей было уже хорошо знакомо.

Парень отнес ее в дом, хорошенько вытер, растерев кожу почти докрасна, на удивление осторожно и даже ласково одел, надев на нее длинную женскую рубаху, и пристроил на скамье, привязав к ней полосками разорванного на ленты полотна. Герда не могла сидеть — сразу падала, сползая по стулу на пол, а еще — у нее дико болела спина, до слез, до умопомрачения. Ниже пупка она так ничего и не чувствовала…

А потом они ужинали. Келлан (парень представился) сварил такую замечательную похлебку…и кормил ее сам, с ложечки, забавно дуя на содержимое старой деревянной ложки. А Герда ела — захлебываясь и жадно глотая.

При свете магического фонаря, отмытая и слегка пришедшая в себя Герда как следует рассмотрела своего то ли похитителя, то ли мучителя — она еще не поняла, кто он такой, и что из себя представляет. Высокий, плечистый, худой парень был одет только в полотняные штаны, и Герду поразило то, насколько развиты его вроде бы небольшие, не раздутые, как у силачей на Арене, но жилистые и крепкие мускулы на торсе и на руках. Они играли, переливались, перекатывались тонкими змеями и веревками, и Герда только у одного человека видела такое строение мышц — у ее, Герды, отца. И почему-то такое обстоятельство вдруг расположило к парню, заставило ее расслабиться и поверить ему. Впервые за последние полтора года. А может даже и дольше.

Глупо, конечно — ведь она знает его всего несколько часов! Но ведь кому-то надо в конце-то концов поверить! Герда очень устала быть одна. Устала бегать, скрываться, никому не доверять.

А еще — возможно на нее подействовало то, что он кормил ее с ложечки как ребенка. Как заботливая мамочка — вытирая Герде испачканные губы куском полотна и приговаривая: «Еще ложечку! Вот умница! Вот молодец! Хорошая девочка!»

Она рассказала этому парню все, о чем он ее спросил. И о чем не спрашивал — тоже. Рассказала всю свою жизнь за последние несколько лет. Скучно, без эмоций, так, будто это все происходило не с ней, а с какой-то другой девушкой. Парень спрашивал и переспрашивал так же скучно и спокойно, будто говорили они о чем-то совсем неважном — о погоде, о надоях скота, об урожае бобов. Однако Герда чувствовала его интерес, а еще — кипящую в нем ярость, которая искала выхода и не находила его. Герда сбилась с рассказа, запнулась, посмотрела в лицо парня, пытаясь определить, не на нее ли он сердится? Может она что-то сказала или сделала не так? Но парень, назвавшийся Келланом, успокоил ее (будто прочитал мысли), и сказал, что сердится на ее отчима, а еще — на мать, которая сделала все, чтобы ребенок попал в такую беду. Герда сразу заволновалась, постаралась убедить, что мама ни в чем не виновата, она просто околдована этим негодяем, но было видно, что Келлан ей совершенно не верил.

После ужина и рассказа Келлан встал, пошел куда-то в угол и вытащил оттуда деревянную бадью, торжественно объявив, что теперь это будет ее отхожее место. И что прежде чем Герда отправится спать, она должна сделать свои маленькие и большие делишки. Иначе он выставит ее на улицу, куда-нибудь под забор — чтобы не пачкала его чистые простыни.