И оживут слова (СИ) - Способина Наталья "Ledi Fiona"
— У меня тоже все подобру-поздорову. Как ты слышала, задержались мы в пути, да квары тут у вас шутку злую устроить успели.
— Да… — пробормотала я, просто чтобы что-то сказать, и отметила про себя, что ему идет улыбаться.
— А у меня подарок для тебя, — неожиданно продолжил Миролюб и, отклонившись назад, подхватил с пола кожаную сумку.
Я почувствовала, что краснею, потому что мне даже в голову не пришло, что я должна приготовить что-то ему в подарок. Для меня эта встреча была чем-то сродни каторге, а теперь все оборачивалось как-то слишком неожиданно.
Миролюб положил сумку на колени и начал в ней рыться. Что-то в его движениях показалось мне странным, но я не успела сообразить, что именно, как почувствовала мягкий толчок под локоть, и мне на колени лег небольшой сверток, перевязанный лентой. Добронега заинтересованно слушала рассказ Златы, чуть пригнувшись к столу, будто ей и дела никакого до нас не было. Пощупав сверток, я поняла, что там ткань, и решила не привлекать внимания к этому эпизоду и поблагодарить Добронегу позже. Лента, перетягивавшая сверток, была затянута слишком слабо, и я подтянула бантик потуже, чтобы он не развязался окончательно. Меж тем Миролюб достал что-то из сумки и протянул мне:
— Вот. Для тебя на Северном рынке купил. Мать сказала, что таких никогда не видала, а уж она вышивальщица, каких поискать. Сама знаешь.
Я осторожно развернула сверток и увидела большую резную шкатулку. Взгляд сам собой зацепился за резьбу на крышке, и я вновь вспомнила об Альгидрасе. Проведя пальцем по завиткам, я подумала, украшает ли тот шкатулки. Внутри оказалось несколько отсеков, заполненных разноцветными камнями для вышивания, и набор игл, некоторые из которых были подозрительно похожи на золотые. Я открыла рот, снова его закрыла и, потрясенно выдохнув, подняла голову, но вместо Миролюба встретилась взглядом с князем. Тот как раз наклонился к сыну, желая получше рассмотреть подарок.
— Ну что, милая? Нравится? — весело спросил князь.
Радим тоже наклонился в нашу сторону и одобрительно хмыкнул. Злата, повиснув на плече мужа, сдавленно ахнула, а я окончательно уверилась в том, что держу в руках сокровище, по местным меркам.
— Да, это… У меня и слов нет, — пробормотала я, смутившись вполне правдоподобно, и посмотрела на Миролюба. Он скупо улыбнулся, будто ему было неловко от такого внимания к своему подарку.
— Ну и славно, — ответил он, словно закрывая тему.
— А это тебе, — я неловко сунула ему сверток.
Он положил сверток на колени, даже не пытаясь развернуть, и начал разглядывать его так, будто через ткань мог понять, что там внутри. Пауза затягивалась.
— Там… — начала я и с ужасом поняла, что понятия не имею, что там.
— Развяжешь? — мягко попросил Миролюб, и я на миг вскинула на него взгляд.
Казалось, что он спокойно смотрит на сверток, но я заметила, как напряжены его плечи и сжаты челюсти. И это совершенно не вязалось с мягкостью его тона. Вновь, как тогда на берегу с Альгидрасом, я почувствовала, что сделала что-то ужасное, но что именно, понять не могла. Я начала торопливо развязывать ленту, даже не додумавшись снять сверток с его колен. Миролюб часто дышал у моего уха, а я готова была провалиться сквозь землю, пока неловко распутывала тесьму, проклиная себя за то, что мне вздумалось затянуть бантик потуже. Болтался он, видите ли!
И только развязав с трудом поддавшуюся тесемку, я поняла, что просьба была странной. Почему он сам не развязал?
— Вот, — я развернула тряпицу, не дожидаясь просьбы.
В глаза бросилась вышивка, и я сразу поняла, что вышивала ее именно Всемила. Она действительно была мастерицей. Не даром Миролюб и привез ей подарок для рукоделия. Миролюб осторожно вытянул из свертка рубаху, чуть отклонился от стола и взмахнул ею в воздухе. Рубаха была белоснежной, с вышивкой по вороту, рукавам и подолу. Откуда-то я знала, что эта вышивка — оберег.
— Мастерица, — восхищенно произнес Миролюб, и напряжение словно покинуло комнату.
Он снова встряхнул рубаху в воздухе, чтобы та расправилась и ее можно было рассмотреть. Князь протянул руку за подарком, и Миролюб передал ему рубаху, а меня внезапно озарило, что именно было неправильным во всем этом. Миролюб проделывал все это одной рукой. Затаив дыхание, я опустила взгляд на левую руку княжеского сына. Рукав беленой рубахи скрывал пустоту.
Я сглотнула, только сейчас осознав, что именно не понравилось Всемиле в этом человеке, почему не прельстила красивая внешность, и почувствовала, что краснею. Так вот почему Добронега завязала такой слабый узел на подарке! Чтобы Миролюб мог развязать его одной рукой, а я… Мне тут же захотелось извиниться и объяснить, что я случайно, но я вспомнила, как он боролся с собой, прежде чем попросить меня развязать тесьму, и малодушно смолчала. Вместо этого рывком распахнула подаренную шкатулку и сделала вид, что изучаю содержимое. Краем уха я слышала, как Любим хвалит вышивку Всемилы, а Злата поддакивает и расписывает мастерство сестры Радима. Добронега же тем временем обратилась к Миролюбу с каким-то вопросом, и они вновь стали разговаривать о пустяках. А я все сидела, ссутулившись над шкатулкой, и думала, что для всех для них произошедшее выглядело так, будто я специально затянула узел, чтобы еще раз напомнить Миролюбу о его увечье.
Дареная рубаха вернулась к Миролюбу и перекочевала в его суму. Теперь я только удивлялась, как же сразу не заметила, что он однорук. Сейчас это прямо бросалось в глаза, хотя действовал он одной рукой очень уверенно, словно давно свыкся со своим увечьем. Я задумалась, откуда оно? Врожденное или же он потерял руку в бою? Снова что-то смутное всколыхнулось в мозгу, однако тут же пропало.
Ко мне больше никто не обращался, и я сидела молча, слушала разговоры, которые то и дело прерывались звонким смехом Златы, и боролась с тошнотой, усиливавшейся от запаха еды. Тошнило меня, по всей видимости, от себя самой.
Как и следовало ожидать, вскоре разговор коснулся недавней трагедии. По словам князя, корабль Будимира «вышел из столицы две седмицы назад и сгинул в море». Радим слушал молча, все больше хмурясь, Златка нервно покусывала согнутый палец, а Миролюб разглядывал кубок с вином. Лица князя я не видела — он рассказывал о случившемся, повернувшись к Радимиру, но в его голосе звучала горечь. Я подумала о неведомом Будимире, который вероятнее всего погиб от рук кваров, вспомнила о том, с каким уважением и трепетом отзывался о нем Радим, ведь этот воин воевал еще с его отцом, и меня снова накрыло осознанием, что это все не выдуманная история. Это настоящий человек. И его смерть тоже была настоящей.
— Понять не могу, как так вышло, — едва слышно проговорил Радим, когда князь закончил.
— Ты говоришь, лодья цела? — впервые за весь рассказ подал голос Миролюб.
Радим прищурился, задумавшись.
— Мачту меняли и борт латали недавно. Но в другом целехонька. Сами потом можете поглядеть.
— Будимир не мог отдать свою лодью без боя, — твердо сказал Миролюб, и Радим кивнул, подтверждая его слова, а потом добавил:
— Год назад, когда у костра рядом сидели, Януш мой спросил у Будимира, что бы тот сделал, коли понял бы, что не выиграет бой на своей лодье. Кому бы другому Будимир за тот вопрос шею свернул, да Януша любит, — Радим запнулся, но так и не сказал “любил”, и его никто не поправил. — Так Будимир ответил, что не бывать такому дню, когда он не победит врага на своей палубе, — задумчиво закончил Радимир.
— Говорят, заговоренный он от смерти на своей лодье, — негромко произнесла Злата.
— Кем заговоренный?! — громыхнул князь, и мы со Златой дружно втянули головы в плечи. — Хванами твоими?!
И столько злобы было в этом вопросе, что я невольно поежилась. Чем так не угодили хваны князю? Будто про кваров говорит.
— Хванами, князь, — впервые подала голос Добронега, и гнев Любима словно ветром сдуло. Он медленно повернулся к матери Радима. Я отклонилась, чтобы не загораживать ее, и невольно спряталась за плечо Миролюба.
