Елена Павлова - Золотой Лис

Путь до инкубатора оказался долгим. Эти четыре шага он ползком преодолел только к рассвету, ещё три раза теряя сознание, и каждый раз, приходя в себя, всё с большим трудом понимал, что произошло, и где он находится. Слабенькое, зато долгоиграющее заклинание подогрева дало ему силы с трудом подняться на ноги. Инкубатор погас. Ри пощекотал пальцем кожистую скорлупу. Из этих яиц уже никто никогда не вылупится. Простите, ребята, но себя я люблю больше! Он сгрёб в кучу всё, что могло гореть, очень осторожно, чтобы не потратить больше необходимого из и так скудного запаса магии, поджег, и сделал себе яичницу из двух несостоявшихся потомков. За едой он опять раздумался. Почему же он всё-таки так неосмотрительно выложился? Всё-таки, не характерны для него такие поступки, прямо самоотверженность какая-то, граничащая с глупостью! И ладно бы — спасал Лису, так ведь и ещё какого-то эльфёныша мимоходом от удушья в дыму спас. Он хорошо себя знал — совсем это было ему не свойственно. Вот глупость сделать — это он может, это всегда пожалуйста! А подвиг — нет, это не его, что себя обманывать-то? Тогда почему он так забылся, совсем не думал о себе? Азарт хорошо сделанной работы? Тоже не похоже. Что-то там было такое, что он заметил, но оно прошло мимо сознания на тот момент. Ну-ка, ну-ка, вспоминаем… Что-то было не так в энергетическом рисунке, что-то постороннее… А-а, так она беременна! Вот всё и объяснилось. Ни фига он не хороший, и ничего от него не зависело. Голос крови — только и всего. Дракон всегда будет защищать и спасать свою беременную женщину и своего ребёнка, даже ценой собственной жизни — это сильнее любого интеллекта, это инстинкт, непререкаемый закон жизни. Позвольте… Свою женщину?! Своего ребёнка?!! Но это не его ребёнок, это вообще эльф, и беременна Лиса не от Ри! Но она беременна. А эльфёныш явно был вместе с Лисой, явно был как-то с ней связан, и задыхался у Ри на глазах от дыма. Но… Но… Так, приехали… Додумался, блин, философ, докопался, доанализировался! Ри ошалело затряс головой. Потом, вздохнув, смирился. Ну, что ж, значит так тому и быть, против голоса крови не попрёшь, бесполезно. Если его тело, его кровь, признали Лису своей — разум бессилен. Осталось выяснить, что думает по этому поводу сама Лиса. Но… не сейчас. Через двенадцать лет. Какой ты станешь, Лиса-Мелисса? Да ещё новые энергетические каналы, которые пришлось тебе пробить… И во что ты всё-таки влипла, а? Хоть всё бросай и лети выяснять! Но… нет, никак. Он не сможет остаться в стороне, он обязательно начнёт вмешиваться, помогать, оберегать, и неминуемо раскроется. А вот этого-то и хочется избежать. Он столько сил положил, чтобы о нём забыли, и что же — всё зря? Да и время, время. Неизвестно, сколько он провалялся без сознания, плюс сутки на перелёт — бесполезно ему лететь. Если там что-то произошло — оно уже произошло. Нет, никуда он не полетит. Вместо этого нужно, во-первых, найти источник энергии для стационарного портала на тот материк. А во-вторых, обдумать тот факт, что Дар у Лисы уже просто обязан был проявиться, но, тем не менее, она ждёт ребёнка. И что это значит лично для него? А это значит… Что его опыты с инкубатором накрылись! Окончательно и бесповоротно. Ага, вот этим самым и накрылись, правильно. И замечательно, что накрылись! Надо делать совсем не то и не так! Решение лежало на поверхности, а он всё что-то придумывал, измысливал! Ну, спасибо тебе, Лиса-Мелисса! Ведь что бы могло получиться, если бы его опыт, обойди Жнец, удался? Ри даже расхихикался, представляя себе сценку из жизни драконов лет через триста-пятьсот:

— Ну, я полетела, милый. А ты — будь любезен! — и муж покорно лезет в гнездо, ибо сказала на заре времён Мать драконов Мелиссентия:

— Что ж ты, придурок, не мог живородящую ящерицу для опытов найти? Вот теперь сам свои яйца и насиживай!

Да-а… Надо будет это хорошенько обдумать. А сейчас — добыть еды, а потом спать, спать и восстанавливаться. Всё ещё впереди!

Найсвилл, Лиса

— В общем, очнулась я, и такой страх сразу продрал — вообще караул! Подо мной что-то живое шевелится, а я на нём лежу, представляете? Я как подскочила! А там Птичка! Ёрзает и бормочет что-то, то ли спит, то ли без сознания, но глаза закрыты. Я сразу всё вспомнила, давай оглядываться, прямо так, на четвереньках — а не видно ничего. Мы с Птичкой в ямке неглубокой, а вокруг дымина-а! Как не задохнулись, пока в отключке лежали — не знаю. Дышать, в принципе, можно, но в горле, сволочь, першит люто, и воняет гадостно, дикой кислятиной такой. А главное — дальше вытянутой руки ни фига не видно, так, силуэты невнятные. А глаза жрёт — мамочки мои! Сразу слёзы навернулись! Ну, я сразу поняла — пал по лесу пошёл, один раз видела такое, только не в таких масштабах. Во-от. На коленки поднялась, оглядываюсь, а помню, что больно было. Плечами этак повела, поёжилась — у меня весь перёд от куртки и рубашки и отвалился, и на локтях повис. Вот от кисти до локтя — ещё рукав, а дальше — полоска тряпочки. Оно, видать, на каких-нибудь трёх ниточках держалось, а как я плечами-то повела — оно и отпало. И я стою, как дура, на это пялюсь… И не больно, главное! Вообще, совсем не чувствую ни спину, ни руки, только стягивает так, ну, знаешь — когда кожа пересушенная после мытья. Во-от. На фиг, думаю, линять отсюда надо, за пояс хвать — а задних-то карманов и нет! Передние, там где кремень, соль и фигня всякая — на месте, пояс сам цел, зараза, а карманы, где печать, деньги, документы — как корова языком! Я прямо взвыла! Такая паника была, — махнула Лиса рукой. — Всё, думаю, тут я и останусь. В компании с кормлецом. Что ты не кормлец, у меня и мысли не возникало: я на тот момент на тех, кого Тень захватила, по уши насмотрелась! — кивнула она Птичке. — Во-от. Что вас никого нет, я сразу поняла: если бы хоть кто-то остался — уже бы вытащили. А ты всё ещё без сознания лежала…

— Я… в сознании, — вдруг прошептала Птичка, неотрывно следя за собственным пальцем, которым развозила по столешнице каплю компота. — Я глаза открыть боялась. Лес… кричал… — её передёрнуло. Квали представил себе, ЧТО эльфийские уши могли услышать в опалённом лесу — и ему стало нехорошо. Мириады не погибших сразу, а только искалеченных огненной бурей насекомых, мелкие зверьки, задыхающиеся в дыму в собственных норах, деревья, вопящие на свой лад от боли в обожжённых ветках, стволах и корнях… Он покрепче обнял Птичку за плечи, будто пытаясь защитить от этой памяти. Она благодарно вскинула на него глаза и опять уставилась в стол. — Я думала, сон такой страшный. Мне и потом снилось, здесь уже.

— Ага, — кивнула Лиса. — Года два по ночам орала. Сначала — чётко раз в два-три дня, Как днём понервничаешь, так и… На второй год уже редко, но тоже случалась. А разбудишь тебя — ты и сказать толком не можешь, что снилось. Только и говорила: лес. Я вас из-за этого и в лесок местный никогда не водила — мало ли, может ты вообще леса боишься. Впала бы в истерику — и что с тобой делать? Вот только четыре года назад в первый раз и рискнула — помнишь, как ты поганок в первый раз набрала? Целую корзину, умница моя старательная! — Птичка смущённо засмеялась. — А я стою, и не знаю, как тебе и сказать-то, что это поганки: ты такая счастливая была, что целая корзина… — Лиса удручённо покачала головой. — А ты мне заявила, важная такая: «Ну и что! Это хорошие поганки! Красивые!» — очень похоже изобразила она Птичку.