Татьяна Мудрая - Мириад островов

— И потом конкретно вырубилась.

— Ох уж эти твои рутенские вульгаризмы. В общем, наказывать ни тебя, ни тем более Орри никто не помышляет. Никакие расхожие штампы здесь не срабатывают. Супрема и то не чета испанской инквизиции времён расцвета. Люди в верхушке Ордена сидят очень умные. Жёсткие, да, и жестокие, но ничего помимо истины им не нужно. Вся беда в том, что человечество сплошь и поголовно состоит из людей непорядочных. А уж конфликт с Готией нам и не надобен и задаром. Так что тебя изолируют, вышлют из Франзонии и попытаются как ни на то подлечить.

— Барб, я идиотка. Больше двух мыслей зараз в светлой головке не удерживаю. Ведь теперь я наверняка помру.

Барбе улыбнулся:

— Помрёшь, ну конечно. Известный силлогизм: ты — человек, все люди смертны и так далее. Весь вопрос, как скоро это случится. Тебя ссылают — если вежливо выразиться, посылают — в Сконд. А тамошние Матери — великие доки в естественном отборе и скрещивании. И с простой лепрой им приходилось не однажды переведываться.

Разумеется, тут как раз явилась Орихалхо — с мягкой, не знакомой раньше улыбкой — и стала обихаживать обоих.

— Не бойся за меня, что я женщина, — сказала в ответ на протесты болящей. — Лишь рутенцы полагают, что зараза передаётся со слизью и иными телесными жидкостями, мужской и женской — но мы с недавних пор знаем больше. Ох, я так перепугалась, увидев, что твои пятна выросли с того прошлого раза…

Так, что выдала меня Барбе?

Он и так знал. И куда явственней моего. С одного того мы с ним и ругались, можно сказать: я ему намекаю, а он не выдаёт, что осведомлён куда лучше меня самой. До поры до времени. А с тобой пока дело простое. Если менять повязки и чистить язвы, омываться как можно чаще, а одежду и бинты гладить раскалённым утюгом, то и зараза не пристанет. Раз через десять приходится сжигать тряпьё, ну и ладно. Так что если Верт и ожидает эпидемия, то разве повальной чистоплотности!

Также, к немалому смущению Галины, явилась Зигрит — с незнакомым кавалером, уже не из русских рутенцев. Наклонилась, поцеловала девушку, положила рядом с правой рукой некий предмет.

— Вот, подарок тебе. Чтобы ничто не мешало обнажать твой божественный нефрит и с честью назад вкладывать. Ради того и ездила: мне самой Бран должен был такие сделать. Но к моему дамскому кинжалу они почему-то куда меньше подходят.

«Хитрая. Наверняка специально подгоняли. Басселард ведь там внутри».

То были ножны из буйволиной кожи особой выделки, как бы полированной снаружи и пушистой внутри. По кромкам и устью шла изящная стальная оковка, плоские части украшены серебряными бляшками. На рукояти кинжала тоже появилась одна такая — чуть повыше опалового кабошона.

— Скажи — хорошо на руку ложится? Не проскользнёт в ладони? Теперь послушай. Скажу тебе, то, что ни дипломату, ни эмиссару говорить было тогда нельзя. Погибший рутенец стал бельмом на глазу — лишь оттого приближен. Знал тайны, насиловал меня и Кьяра тайнами, но допустимых границ не переступал. Убить или заточить его ради одного нашего удобства было не по-королевски и не по-человечески. Однако твой вид, такой по внешности беспомощный, подвиг Михаила на преступление. Сей несусветный бабник пожелал взять от тебя Белую Скверну и разнести по всей округе. Ты вскрыла нарыв — и из этого зерна взросла наша царская благодарность.

— Спасибо, — улыбнулась Галина. — Только вот меня не меньше того волнует судьба этих полномочных персон. Эмиссара и дипломата.

— Уж не моё дело, — ответила Зигрит с полуулыбкой. — Барбе Дарвильи, похоже, закончил свои дела по связыванию развязанного и починке порванного. Вылечится — уедет, чтобы лишний раз не выставляться перед моим Кьяром. Вот матушка Эсти к нему и его ораве с чего-то душой прилипла. Орихалхо же…

— Судьба Орихалхо не завершилась, — ответила морянка. — Лутенский верховный сьёр дал мне точное поручение — следовать за госпожой моего сердца до тех пор, пока она не отыщет для себя подходящий остров и внутри себя самой — путь к нему.

Марион говорит своему благоверному, нежась рядом на чистейших льняных простынях, удобно устроив темноволосую головку на его сухом и жарком плече:

— Кажется, не зря уступила я тот королевский свадебный «дар для передаривания». Дошла до меня благая весть, что все камни выброшены прочь, а заряженные ружья выстрелили мимо цели. И ничего хуже, чем было раньше, оттого не случилось. Я могу больше не ревновать моего мужа к несравненной и бесподобной Орихалхо, ты же сам — не смей упрекать меня в тяготении к красавцу монаху из Супремы. Рутенцы не сотворят с лепрой и Вертдомом то, что Кортес с ацтеками и оспой. Мы искони умеем жить в состоянии плавной войны: так, как жили сами рутенцы в обнимку с Чёрной Смертью и ужасом, что она принесла. Как их простолюдины умели вкушать полноту жизни посреди семилетних и тридцатилетних войн, смутных времён великих переломов. Жить и верить в преодоление.

— Погоди радоваться. Не торопись тому же печалиться, — отвечает Мариньи. — У Бога ещё довольно ухищрений в запасе. Ведь не напрасно говорят в Скондии, что Он — наилучший из хитрецов.

Авантюра восьмая

Когда в их палату — в отсутствие Орри — явилась лекарка, Галина поняла почти всё насчёт вертдомского фатализма. Женщину звали Леа, полностью мейсти Леора, и казалась она лицом вполне светским: вид благородный, даже утончённый, бледно-серые глаза умны и проницательны, волосы забраны не под чепец замужней дамы или монашки, а под тюрбан. Конец тюрбана, распущенный по плечам, прикрывал затылок, но его можно было, по желанию, натянуть на нос и рот. Одевалась Леора в красно-бурое платье с шароварами и носила через плечо на широком ремне объёмистую торбу с материалом для перевязок и снадобьями.

Сначала женщина подошла к Барбе, без стеснения приподняла одеяло и какую-то жирно пахнущую покрышку, цокнула языком:

— Хороша получилась роспись в сине-зелёных тонах. Голубой период де Домье-Смита. Задними мышцами поиграть можешь? Напрячь-распустить?

— Попытаюсь.

— Не получится — назначу ещё один сеанс массажа.

— Ой.

— Ну ладно, убедил. Сейчас покрою достопочтенного брата ещё одной порцией разгонной мази — и лежи себе дальше.

Потом подошла к Галине. С куда большей осторожностью отодвинула покрывало в сторону:

— Недурно заживает. Струпья тонкие, воспаления нет, кровь с лимфой больше не сочится. Сейчас своими зельями протру. Потерпи, ладно?

Зажгла спиртовую горелку, согрела в чашке вонючую жидкость, смочила тампон — вроде бы из льняного батиста — взяла пинцетом и осторожно промокнула им кусок спины. Подержала тампон над огнём, пока не обуглится, и бросила в горшок: с телесными отходами в госпитале обращались без особых затей. Так проделала раз десять: Галина пробовала считать, но выходило не очень. Потом Леора набрала полную руку какой-то мази, очень скользкой и более того пахучей, и стала втирать в спину и её окрестности вплоть до пальцев на руках и ногах. Жил и суставов в человеческом теле было, по её мнению, куда больше, чем описано в медицинских атласах, так что Галина сначала покряхтывала, словно роженица, а затем… Затем очень хорошо поняла Барбе.