Александр Сальников - Революция 2. Начало

Вчера на Знаменской площади убили полицейского. Убили средь бела дня. Полоснули шашкой и добили лопатами прямо на глазах у Рождественского.

Пристав протолкался сквозь толпу и потянулся рукой к красной занавеске, что была привязана к бронзовой сбруе царского коня. Очередной горлопан, влезший на постамент, ловко угодил ему сапогом в голову. Молоденький донской казачок свистнул дважды шашкой. Жандарм охнул и упал лицом вниз. Толпа взревела, и тут же десятки рук опустили на тело дреколье и лопаты.

Убийство заняло не больше минуты. Взоры демонстрантов вновь обратились к уличному трибуну. Тот как ни в чем не бывало продолжил выкрикивать лозунги о свободе и равенстве. О братстве и справедливости. А под ним, у подножия памятнику императору Александру III, тряпичной куклой лежал мертвый человек, и не было до него никому дела. Только царский конь склонил гриву и смотрел на погибшего пристава бронзовыми глазами.

Именно тогда в Рождественском что-то переменилось. Гложущее его чувство вины вытеснила скорбь. Великая, вселенская скорбь и горечь. Будто бы подполковник потерял не только себя, а утратил все, что было ему знакомо и любимо. Потрясенный, он стоял на Знаменской площади среди детей и женщин, студентов и солдатни, господ мещан и товарищей рабочих. Стоял и смотрел, как покрывается ледяной коркой кровь на мостовой.

Ругая проклятое любопытство, заставившее выйти из номера и стать невольным соучастником убийства, Рождественский поспешил прочь. Работая локтями, он прорвался сквозь людское море и вернулся в гостиницу.

Ночь прошла в хмурых раздумьях.

Утром Рождественский прихлебывал спитой чай и глядел в окно. Вновь собрался у памятника митинг. Вереницы людей черными гусеницами ползли по серому снегу на Знаменскую площадь. Трепетали в воздухе красные полотнища.

Поодаль жались друг к другу малочисленные и растерянные полицейские в синих шинелях. Под российским флагом подтянулась колонна лейб-гвардейцев. Волынцы выстроились вдоль Николаевского вокзала и замерли, ожидая чего-то.

Бывший подполковник Охранного отделения цедил чай и наблюдал в окошко прелюдию к катастрофе. В правой руке Сергей Петрович держал револьвер с единственным патроном в барабане.

Ощущение утраты чего-то великого, осознание своего бессилия, ненужности и никчемности подавляло Рождественского. Все, что оставалось, — погоня за фантомом. Розыск фигурок, чуждых Рождественскому и не приносящих, по его мнению, ни счастья, ни покоя. Охота, сомнительная и нужная разве что Керенскому, который за делами семейными и переездом на новую квартиру не появлялся с начала февраля.

Беглый подполковник ухмыльнулся и, крутанув о плечо барабан, приставил ствол к виску.

Боек ударил. Выстрела не было.

Рождественский замер, прислушиваясь к чувствам. Ничего не изменилось. На душе было все так же пусто, будто на заброшенном погосте.

— Не в этот раз, стало быть, — Рождественский положил револьвер на подоконник.

Вдруг в тишине коридора раздались тяжелые шаги. Звук нарастал.

Подполковник отставил стакан и вновь взялся за оружие. Стараясь, чтобы под ногами не скрипнули доски, он прокрался к двери и прижался спиной к сажевым обоям.

Кто-то остановился за тонким дверным полотном гостиничного номера.

Рождественский взвел курок, ожидая выстрела, срывающего щеколду и петли удара, но вместо них послышался голос Керенского:

— Сергей Петрович, это я! Откройте!

Рождественский выдохнул, переводя дух, и с удивлением почувствовал себя живым.

— А я, признаться, заскучал уже, — распахнул он дверь.

Растрепанный Керенский выглядел взволнованно. Высокая каракулевая шапка сбилась набок. Лицо раскраснелось от мороза. Глаза лихорадочно блестели, но были естественного цвета, карими.

— Что-то стряслось? — протянул ладонь Рождественский и тут же заметил, что рука Керенского согнута, словно на перевязи. Ладонь Александр Федорович запустил между пуговиц пальто. — Вы ранены?

Керенский поморщился:

— Адски болит рука. Временами просто выворачивает судорогами. Но оставим это… Собирайтесь, и побыстрее!

— А что за спешка? — натягивая пальто на волчьем меху, спросил Рождественский.

— По дороге расскажу, — поправил шапку Керенский. — Захватите оружие. Боюсь, оно может пригодиться, — добавил он и выбежал.

Наспех заперев дверь, Рождественский кинулся следом.

Нагнать Керенского получилось лишь в гостиничном фойе.

— Вы можете управлять машиной? — спросил Александр Федорович и распахнул дверь.

— Довольно сносно, — успел ответить Рожественский прежде, чем ему открылась следующая картина. У входа в Большую Северную гостиницу стоял шикарный «Де-Дион». Машина рычала незаглушенным двигателем. Кожаный балдахин был опущен. На шоферском сиденье замер покрытый инеем водитель.

— Спасибо, товарищ, — скривился Керенский и протянул ему больную ладонь. — Дальше мы сами, — ненавязчиво высадил он шофера из авто. — Ступайте! — махнул Александр Федорович в сторону Знаменской и сунул руку обратно за пазуху. Глаза его вдруг вспыхнули разноцветным огнем. — Не оставайтесь в стороне от нашего многострадального народа!

От лейб-гвардейцев отделился невысокий унтер-офицер.

— Садитесь за руль, — шепнул Керенский Рождественскому. — Скорее!

— Что здесь происходит? — тронул кобуру фельдфебель-волынец.

— И вы не оставайтесь в стороне, друг мой! — воскликнул Керенский, залезая в авто. — Отчизна в опасности! Только союз восставших солдат с народными массами способен спасти нас от геенны царизма!

Рождественский отодвинул рычаг тормоза и нажал педаль. Колеса крутанулись вхолостую по наледи.

— Гоните уже! — прошипел ему Керенский и громко крикнул волынскому гвардейцу: — Употребите вверенное вам оружие с умом, товарищ! Встаньте на защиту наших угнетенных братьев! Да здравствует республика! Ура!

— Ур-ра-а-а! — хором заорали шофер и фельдфебель, не сводя восторженных глаз с уносящегося прочь автомобиля.

Машина летела по Невскому.

— Куда едем-то? — сквозь рев мотора прокричал Рождественский.

— К Поклонной горе, — склонился к его уху Александр Федорович. — К Бадмаеву!

Черный «Де-Дион» свернул на Литейный и помчался на север.

— Нам нужно обязательно расспросить его о фигурках! — как заведенный повторял Керенский. — Обязательно! И непременно сегодня!

Стараясь не сбавлять газ, Рождественский лавировал меж человеческих островков. Чем больше они удалялись от центра города, тем чаще встречались пестрые и шумные компании с красными флагами и транспарантами. Кто-то пытался преградить путь, но Рождественский отчаянно сигналил и выруливал. Вслед им летели ругательства и свист. Пару раз о борт авто разбивались пустые бутылки.