Олег Северюхин - Беги, Василич, беги!

Как это ни грустно, но Гудыма кругом прав.

Разговаривая с ним, я стал замечать, что некоторые фланеры на фланевеге показывают на нас пальцем и хмурятся, что-то шепча про себя, а другие приветственно улыбались, тоже что-то шепча про себя. Причем те и другие двигались в противоположных друг другу направлениях.

— Ты не знаешь, чего они шепчут? — спросил я Гудыму.

— Хрен его знает, — ответил он, — может, они как раз и разделились по украинскому вопросу, а мы стали своими для одних и чужими для других, ты же сам сказал, что мы с Украины. А эта часть рая на российской территории.

— Все правильно, — подтвердил подоспевший Жучара, — одни говорят, что вы хохлы, а другие говорят, что вы москали. Не признают в вас своих. Чувствуют, что вы не от мира сего, поэтому вам и нужна помощь бугра нашего, он приглашает к себе в гости перетереть кое-какие вопросы нашего будущего жития.

Глава 65

Переговоры, или по-здешнему — тёрки, проходили в подвальном помещении одного из бесчисленных домов через некоторое время после вечернего приема Святого Духа.

Там, куда мы зашли, дым висел коромыслом и веселье было в полном разгаре. Между райскими халатами и робами арестантов мелькали писанки и расшитые золотом и серебром мундиры, рясы и ризы, сверкали эполеты и красно-синие лампасы, светились разноцветные нимбы, хлопали белые и черные крылья, довольные морды перемежались со свиными и рогатыми рылами, которые своими копытами отцокивали марш «Прощание славянки» на потеху собравшейся публике.

Гуня сидел во главе стола и приветственно махал мне рукой:

— Братан, вали сюда, тебе место зарезервировано.

Не успел я сесть на свободный стул, как мне на колени плюхнулась полуголая брюнетка средней упитанности и среднего возраста с колыхающимися пышными грудями.

— Не обращай на нее внимания, — сказал гостеприимный хозяин, — она все сделает сама, а ты давай, ешь, пей, веселись, знакомься с подельниками, все дела будем завтра перетирать.

— Откуда это всё? — спросил я.

— Оттуда, — и Гуня показал большим пальцем вверх, протянув мне меню ужина.

На бумажке мелким шрифтом было написано: «Управление делами… суп-пюре из шампиньонов с гренками, солянка донская с семгой и солянка мясная сборная, паровые кнели из кур, судак по-шведски с зеленью, мясо по-крымски в горшочке, судак, припущенный в польском соусе, икра кетовая, сервированная на льду, натуральный рулет из белуги с зернами горчицы и мака, запеченный мусс из судака с копченым лососем и шпинатом под сливочным хреном, террин из семги с зелеными фисташками, легкий салат из кальмара и осьминогов с ароматным соусом из каперсов, холодная оленина с можжевеловыми ягодами и брусничным соусом, сыровяленые итальянские копчености, копченый язык в янтарном желе, рулет из филе цыпленка с мясом дальневосточного краба, галантин из фазана с лесной ежевикой, сочные томаты с домашним сыром «Моцарелла» и соусом из базилика, традиционные русские соленья, маринованные шампиньоны с зеленым укропом, оливки и маслины, румяная кулебяка с форелью, морепродуктами и икорным соусом, медальоны из косули с ломтиками медовых яблок и соусом из ягод, мини-пирожные ручной работы, мильфей из орехового бисквита с кофейным кремом, водка «Царская», белое сухое вино «Шабли, Жан-Марк Брокар», произведенное во Франции в 2005 году, красное сухое вино «Санта Мария Мореллионо ди Скансано, Маркези ДеФрескобальди», разлитое в Италии в 2004-м, шампанское «Абрау-Дюрсо». Приготовлено по-царски и, вероятно, высококлассными поварами, знающими толк в деликатесах.

На импровизированной и наскоро сколоченной сцене с надрывом пела певица в длинном черном платье, пытающаяся правой рукой как бы перекрестить всех, от чего все пирующие с рогами и копытами шарахались в сторону:

   Каждый день начинается утром   На восходе большого нуля,   Мы с тобой одеваемся шустро   Как весной во дворе тополя.

   Нам ночами спокойно не спится,   Эта жизнь, — так судьбе говоря, —   Вдруг согнется вязальною спицей,   Закрывая нам путь на моря.

   Между нами сверхтонкая нитка,   Что крепка, как пеньковый канат,   На столе «Поздравляю» открытка   И махровый на теле халат.

   Ежедневно с утра просыпаясь,   Нанизаю свой нулик на гвоздь,   И в окно на простор вырываясь,   Отпускаю я жизнь «на авось».

Гетеры, сидевшие на мужских коленях, так же пытались крестить ее и подпевали две последние строчки, победно оглядываясь, ну, где же эти мужики с гвоздиками, на которые можно нанизывать нулики?

На смену певице вышел артист с бородкой а ля Мефистофель и запел томным голосом:

   Свела судьба нас в жарком мае   В тени на узенькой скамейке,   Асфальт на солнце маслом тает,   Не жарко людям в тюбетейках.

   Бросало нас то в жар, то в холод,   Как два магнита — взгляд на взгляд,   Стучал в груди кузнечный молот,   Дрожала в такт ему земля.

   Мы пили чай в тени под кленом,   Сидела вместе вся семья,   Подрос на грядках лук зеленый,   А я был пьяный, как свинья.

Бурные аплодисменты исполнителям свидетельствовали о том, что праздник достиг того градуса, когда всё воспринимается в радужном свете, после чего начинается накал страстей и драка с поножовщиной.

Глава 66

— Откуда весь этот букет? — спросил я у Гуни.

— Интернационал, — ухмыльнулся он и широко махнул рукой с фужером полным водки, — мы живем как цари, а настоящие цари так не живут, это у нас на посылках владычица морская и все корыта сделаны из редких пород деревьев с вкрапленными бриллиантами. Стоит нам щелкнуть пальчиком, и любой министр с полупоклоном будет стоять перед нами.

— А чего же ты здесь, а не там царствуешь? — лупанул я под дых гостеприимного хозяина.

Покосившись на меня и причмокнув губами, Гуня все-таки ответил:

— Понимаешь, братан, там есть такая штука как Закон. Во многих местах Закон заменен беззаконием, а там, где Закон пишется с большой буквы и закону этому подвластны даже цари с законниками, там не развернёшься. Там народ Закон поддерживает. А там, где закон давит народ, превращая его в население, вот там мы живем подолгу. Долгожители, однако, и все законники и нас на посылках. А я, понимаешь ли, оказался во власти Закона и откинулся сюда.

— Когда же это было у нас? — заинтересовался я, чувствуя пробел в образовании, особенно в историческом, не помня того периода, когда в нашей стране все подчинялись Закону.