Ведьма и компания (СИ) - Кирилл Кащеев
Снова грохотнуло: остро и сильно запахло дождем.
— Открывай уж глаза, детка, я все равно вижу, что ты очнулась.
В комнате и впрямь было темно, лишь тонкий фитилек ночника развеивал густой мрак. Сама она лежала в постели, а в кресле восседала темная фигура. Вторая такая же, больше похожая на глыбу мрака, прислонилась к стене. Та, что в кресле, подалась вперед, и в отсветах фитиля Лиза увидела лицо Оленькиной матушки. Она опустила платок в таз, и принялась обтирать Лизе лицо и шею:
— Если что нужно, скажи.
Лиза попыталась шевельнуть губами — те слушались плохо, распухший язык едва помещался во рту, а главное — путались мысли. Ей надо было что-то сказать… спросить… только как называются вот эти, неподвижные, под одеялом?
— Ноги… — наконец простонала Лиза.
Рука на ее лице дрогнула, струйка воды от слишком сильно стиснутой ткани потекла по щеке, но Оленькина мама тут же подобрала ее краешком платка:
— Прости, Лизочка, я такая неловкая! Ноги, да, ноги… — она убрала платок от Лизиного лица и тяжко вздохнула. — Лучше будет, ежели я тебе сразу правду скажу.
За окном снова громыхнуло, блеснула молния, а запах дождя стал таким ярким, что Лиза невольно раздула ноздри. Майская гроза идет. В Лемберге она правдами-неправдами выбиралась за город и обязательно бегала босиком по траве под майским дождем. Потом ей попадало, но она все равно бегала.
— Твои ноги… Некоторое время тебе придется обойтись… без ног.
Без ног? Что это значит? Лиза попыталась согнуть колени — не получилось. Она протянула руку под одеялом и принялась судорожно ощупывать — ноги были, никуда не делись, но под руками ощущались как… куски старой кожи. Она изо всех сил ущипнула себя за бедро — и ничего не почувствовала.
— Не бойся. Это не навсегда. — сказала внимательно наблюдающая за ней Оленькина матушка. — Только… на какое-то время.
— По… чему? — насилуя непослушные губы, выдавила Лиза.
— Ты должна быть живая… а потом даже и здоровая. Чтобы однажды выйти замуж и народить девочку. — Оленькина матушка улыбнулась ласковой дрожащей улыбкой. — Такую же чернявую и зеленоглазую, как вы с Агатой. Род прерваться не должен. Но и на остров ты попасть не должна.
Лиза даже хотела спросить, что за остров, но было так сложно собрать и слова, и мысли. Впрочем, одна мысль все же была так сильна, что ей снова удалось выдавить:
— Оленька…
— Ольга сделает, что ей велено! — жестко отрезала Оленькина матушка, вставая. — Это тебе больше не понадобится! — она подняла какой-то мешок… Лизе пришлось напрячь глаза, чтоб сквозь расплывающуюся вокруг муть разглядеть свой кошель со снадобьями. — И это тоже! — к кошелю добавилась тонюсенькая стопочка банковских билетов. Сдается, ее сундук наконец разобрали. — Тебе ни о чем не придется беспокоиться, детка! Найдем женщину, не болтливую, которая станет присматривать за тобой. А пока — совсем недолго! — Владимир покараулит.
Из угла донесся тихий смех, и вторая тень качнулась:
— Присмотрю. Уж она-то у меня не вырвется, не то, что ее коза!
Лиза и не думала, что может быть так больно: беленькая мордочка… крохотные копытца…
— Где…
— Кто ж ее знает? — сверкнувшая молния озарила насмешливо усмехающегося здоровяка. — Сварили уж, небось. Конюх и сварил: молодая козлятина вку-усная!
— Владимир! — резко прикрикнула Оленькина матушка.
— Что я тебе… сделала? — страшным усилием заставляя свой голос звучать, прохрипела Лиза.
— Ты? Ничего. И не сделаешь ничего. — его желтые глазищи светились в сумраке как два фонаря. — А она может моих товарищей от Сибири освободить! И сделает! Она обещала! А ты только мешаешь нашему святому делу! Значит, тебя не должно быть! — в голосе его зазвучало глубокое презрение. — Ты б их освобождать не стала!
Лиза собралась с силами, чтобы выдавить целую, большую фразу:
— Коли они похожи на тебя — нет!
— Ах ты ж! — он замахнулся.
— Владимир! — голос Оленькиной матушки хлестнул как удар бича.
Парень рыкнул сквозь зубы и отступил.
— Видя ваше поведение, я вынуждена полностью согласиться с Лизой. — теперь леденящее презрение переполняло слова Оленькиной матушки. — Ваших товарищей Агата Тимофеевна освободит, они не виноваты, что вы… такой. Но я буду настаивать, чтобы вы, милостивый государь, как можно скорее покинули наш дом! А теперь извольте выйти вон, здесь девичья спальня, а не проходной двор!
— Я караулить должон. — угрюмо пробурчал Владимир.
— Вот за дверью и будете караулить! — приказала Оленькина матушка. — Или вы желаете со мной поспорить? — голос ее звучал… опасно.
Владимир рыкнул… рванул дверь, едва не выдернув ручку, и вывалился в коридор, на прощанье шарахнув об косяк так, что створку перекосило. Грохоту двери ответил раскатистый удар грома. Кап… кап… Пока еще редкие капли дождя забарабанили по крыше.
— Эк громыхает! Красота! — покачала головой Оленькина матушка и поправила у Лизы под головой подушку. — Будет наводнение, как не быть. С проклятьями не шутят. Прости, но мне надобно отлучиться. — она потянулась закрыть окно.
— Неет! — простонала Лиза.
— Дождем зальет. — озаботилась Оленькина матушка. — Да и ничем тебе то окно не поможет, поверь мне. — от двери она обернулась… чтоб увидеть слезинку, сбегающую по щеке девочки. — Не терзай себя, детка. — тихо прошептала она. — И без чаклунства люди живут: семью заведешь, детей, а не как Агата, когда и жизнь — не жизнь, а лишь служба, и судьба — не судьба, а лишь цель. Не понимаешь? Вот и хорошо, еще спасибо скажешь, что не понимаешь, от понимания этого — никакого счастья! — и она вышла.
Лиза еще полежала, вслушиваясь в усиливающийся дождь… потом медленно, рывками подняла руки, сжала пальцы, согнула локти. Худо-бедно руки слушались, зато ноги не шевелились совсем.
— По морю-океяну, по острову… — зашептала она. — Острову… Нет, не так… Золотые ворота, муравлена трава… — и снова остановилась. Вместо привычных и хорошо знакомых слов в голове царил сумбур: обрывки фраз всплывали и тут же гасли, как отлетевшие от костра искры. Лиза схватилась за виски, покрутила головой туда-сюда, точно в надежде, что это поможет. Не помогло вовсе.
Сквозь рокот дождя послышался шорох колес и топот
