Милость крестной феи (СИ) - Мария Заболотская

— Но ровно до той минуты, как я осмелюсь вам возразить!

— Еще недавно ты считал, что благодарность и покорность — справедливая плата даже за невеликую к тебе милость! Ты был ПОСЛУШНЫМ МАЛЬЧИКОМ, Ашвин!..

— А теперь во мне многое переменилось, — напряженно, но твердо ответил юноша.

— Быстро же ты почувствовал себя королем, мальчишка!.. — прошипела взбешенная Беренис, но быстрый взгляд, который бросил тут же Ашвин на Эли красноречиво свидетельствовал: вовсе не из-за правды о своем происхождении юноша стал смелее и своенравнее!..

— О, стало быть, и тут виновата эта оборванка! — взвыла тетушка, уязвленная в самое сердце этим новым открытием. — Чтоб ей пусто было! Из-за нее все мои усилия идут прахом!.. Ей не жить, клянусь!..

И, вконец потеряв голову от злости, госпожа Беренис выхватила невесть где спрятанный тонкий кинжал — движения ее были так быстры и точны, что не приходилось сомневаться: почтенная тетушка привыкла не только отдавать приказы об убийствах, но и сама умела многое.

— Нет! Не сейчас! — зазвенел голос разгневанной феи, не ожидавшей подобного самоуправства: судьбой Эли должна была распорядиться магия, а вовсе не кинжал госпожи Беренис!..

— Нет! — вскричал и Ашвин, в отчаянии извиваясь в своих невидимых путах. — Не смейте трогать Эли!

— Плевать мне на договоры! Плевать мне на угрозы глупого мальчишки-принца! — остервенело вскричала тетушка Беренис, сверкнув глазами почище иного злого духа. — Девчонка умрет!..

— Я запрещаю! — зрачки феи в ответ полыхнули мертвым холодным светом.

— Эй!.. — Беренис оглянулась на своих подручных, но они, казалось, спали с открытыми глазами, едва заметно пошатываясь — фее нельзя было отказать в предусмотрительности. Спору между двумя разгневанными дамами — людского и нелюдского рода, — полагалось вестись без лишних свидетелей. Что же до Эли и Ашвина — то они, увы, были всего лишь предметом обсуждения; никто не собирался скрывать от них всю ничтожность и смехотворность их роли в происходящем.

Гнев тетушки был велик, но и воля феи — сильна. Высокородные дамы замерли на мгновение друг перед другом, как хищницы, не желающие делиться добычей, но отдающие должное силам противницы. Кто знает, осмелилась бы госпожа Беренис вступить в бой с волшебным существом?.. Дерзости и злости на то, разумеется, у нее достало бы — но тетушка была не столь юна, чтобы руководствоваться одними лишь страстями. Да и способен ли кинжал поразить существо нечеловеческой природы?.. Кого-кого, но фей тетушке убивать еще не доводилось, и она испытывала некоторые сомнения по этому поводу. Схожие чувства обуревали и фею: хоть она дрожала всем своим туманным тельцем от возмущения при мысли, как сильно ее только что оскорбили неповиновением, злые заклятия не срывались с кривящихся губ, ведь слишком многим она пожертвовала, чтобы свести воедино ниточки человеческих судьб. Убей она госпожу Беренис — и что дальше? Игра лишилась бы всякого смысла, исчезни со сцены раньше положенного времени хоть кто-то из действующих лиц, да и весь итог ее, того и гляди, оказался бы иным…

— Девочка моя, только моя, и нужна мне для иной смерти!..

— Она все испортила!..

— У нас был уговор и вы свое получили — вот он, ваш драгоценный принц!..

— Принц! Ха! Да мальчишка теперь бесполезен — все из-за нее!..

И вот что интересно: с каждым брошенным гневным словом фея все больше походила на человека, исполненного злобой снизу доверху, а госпожа Беренис — на порождение тьмы, лишь по ошибке принявшее образ статной пожилой дамы. Казалось, еще одна капля гнева, еще одна унция злости, еще одна частичка ненависти — и они, позабыв себя от ярости, потеряют прежний облик, преобразившись во что-то единое и ужасное: хуже мстительной феи, страшнее жестокосердой свирепой тетушки!.. Превращение это ощущалось столь неотвратимым и пугающим, что Ашвин зажмурился, не в силах побороть приступ страха, а затем, сказав себе, что иной возможности спастись уже не будет — бросился что есть сил вперед, все мысли и желания сосредоточив на том, чтобы разорвать оковы.

— Вы не тронете Эли! — выкрикнул он, заслоняя девушку собой. — Слышите, тетушка Беренис⁈ Я не позволю, потому что…

Но слова его возымели действие вовсе не на госпожу Беренис, хоть и были обращены к ней — сжимающей в руке кинжал. Лицобезжалостной тетушки лишь презрительно и досадливо исказилось. «Что за вздор! — как будто хотела вскричать она. — Ты и вправду думаешь, что меня остановит твое жалкое заступничество, принц-без-короны⁈ Я отдам приказ — и тебя оттащат в сторону за шиворот, как паршивого щенка, а я собственными руками вырежу сердце твоей девчонке!..». Но не успела она злобно выплюнуть эти слова, как истошный пронзительный визг заставил всех вздрогнуть: то кричала и выла фея, как никогда ясно ощутившая близость краха всех своих замыслов — уж ей-то речь Ашвина, неведомым образом разорвавшего волшебные путы, показалась куда опаснее, чем тетушке!..

— Не вздумай! НЕ СМЕЙ!.. — визжала она. — Не произноси ЭТО!..

Наверное, только Эли — не будь она под действием чар, — могла бы сразу понять, отчего так встревожилось волшебное создание. Объяви Ашвин вслух, что любит лесную девочку — и проклятие, без того трещавшее по швам, могло разрушиться до самого своего основания. Но юноша, признаться, и сам не знал, что именно собирался сказать — им руководило отчаяние, а оно отнюдь не способствует ясности мысли. Он растерянно смолк, глядя на то, как беснуется фея — зрелище впрямь было пугающим, сродни чудовищной грозовой туче, озаряемой изнутри вспышками молний! — и лишь крепче сжал в объятиях бледную молчаливую девушку, невидящий взгляд которой застыл, а руки заледенели от слабости и губительных чар.

— О, я не дам уничтожить ему мою прекрасную, мою чудесную магию! — с ненавистью крикнула фея, преисполнившись сверху донизу гневных молний и лютого волшебства. — Пусть лучше умрет, чем разрушит лучшее из моих творений! Проклятие должно исполниться — так или иначе, — а юных глупцов королевских кровей в мире не так уж и мало!..

— Нет уж! — прошипела тетушка Беренис, уяснившая из этой речи только то, что она может вовсе лишиться своего принца, внезапно попавшего в немилость к фее. — Умереть должна девчонка!..

Но фея уже взмахнула своей страшной когтистой рукой, указывая на Ашвина — и любой бы понял, что в движении этом заключено