Джон Майерс - Серебряный Вихор

— Зайдем в обитель. Я о вас позабочусь. Брат Жан ухватил последнюю бутыль, в которой еще булькала влага.

— Поскольку бремя убийств этих заблудших грешников ложится на меня, то похоронить их я предоставляю братьям по ордену. Они же прочтут молитвы над телами, прежде чем предать их земле — поближе к преисподней — и пожелать им счастливого пути туда. Что ж, пора двигаться и нам. Вон уже идет бригада с заступами.

Мы позавтракали холодной ветчиной, олениной, каплуном, говядиной, колбасой копченой, вареной и ливерной, куропатками, пармезаном, рокфором и прочими сырами, запивая все это вином, которое превосходно сочеталось с любым блюдом. Даже Джонс, к моему удовольствию, ел так, что за ушами трещало. Все утро он был хмур как туча, но за едой развеселился, чему немало способствовали оживленные рассказы брата Жана. Наш приятель даже как будто забыл о необходимости спешки и перестал нас понукать поскорее отправиться в путь.

Раньше мне не очень-то доводилось общаться с представителями церкви. Теперь я понял, что многое потерял. Хотя, как всячески подчеркивал наш хозяин, он сильно отличался от своих собратьев. Так, например, он обучил нас замечательной песне. Мы затянули ее, как только вновь выбрались на Уотлинг-стрит.

Думал я, как это часто бывает, и о том, и о другом. Одна половина моей души наслаждалась весельем, тогда как вторая трудилась над новой мыслью. В брате Жане меня поразила широкая эрудиция, но только благодаря ему я обнаружил, что информация может не обязательно использоваться в практических целях, а просто служить источником потехи. Взять хотя бы песню, которой он нас научил. Смысл ее в целом мне был понятен. Однако она показалась бы мне куда занятней, будь я знаком с ее персонажами. Я решил, что расспрошу о них Голиаса или раскопаю нужные сведения откуда сумею.

Но серьезные раздумья, как я уже сказал, ничуть не мешали мне вопить во всю глотку. Песня нас окрылила. В ней содержалось множество приятных для меня сюрпризов. Взять хотя бы только паузу. Она давала в середине каждого стиха свободу икнуть или отрыгнуть, прежде чем наклониться вперед и топнуть что есть силы, отбивая первый слог второй половины строчки.

Старичина Зевс обзавелся телкой;

Гера ни на грош в ней не видит толка:

— Знаю я, зачем муженьку телица;

Не желаю с ней первенством делиться!

За здоровье Зевса, за любовь к животным!

Как ни клялся шалопут:

Все, мол, в фермеры идут, —

Был супругою он вздут —

Урок наглядный вот нам!

Юный Адонис славился немало;

Все же кой-чего парню не хватало:

Афродита зря бедрами вертела —

Не расшевелить импотента тело.

Спи спокойно, малый, — заслужил ты вышку!

Вепря подстрелить не смог —

И клыки вонзились в бок…

Эй, какую ж ты, пенек,

Проморгал малышку!

Полюбил кентавр даму-лапифянку:

Заманить хотел на тихую полянку.

Шлюшка же ему (охай или ахай)

Фыркнула в ответ: — А пошел ты…

— Стоп! — отчаянно замахал руками Джонс. — Прикусите языки… Здесь дама.

Он заметил ее, хотя показалась одна только шляпка. Затем женщина полностью выбралась из придорожной канавы. Растрепанной, чумазой, до неотразимости ей было далеко. Оглядевшись по сторонам, она с недоумением уставилась на нас.

— Да ведь это же служанка леди Гермионы! — изумленно воскликнул Голиас.

Женщина тут же разразилась воплями:

— Господин Луций! О господин Луций! Мы сообразили, что случилось какое-то несчастье, и мгновенно протрезвели. Джонс сразу ударился в панику.

— Что случилось? — возопил он, подбегая к служанке. — Отвечай сейчас же, где она?

Луций схватил девицу, но на руках у него она лишилась чувств. Джонс стоял, беспомощно придерживая ее на весу.

— О, Господи! Она в обмороке. Мы не могли привести ее в сознание, как ни старались. Наконец Голиас предложил новое средство:

— Говорят, когда все средства исчерпаны, больного нужно стукнуть камнем по макушке, и оцепенение как рукой снимет. Дай-ка мне камень, Шендон. Нет, вон тот, поострей.

— Она приходит в себя! — воскликнул Луций. Девушка поморгала, затем открыла глаза.

— Отвечай, где моя Гермиона! — встряхнул ее Джонс.

Служанка передернула плечами.

— Никого не беспокоит, что случилось со мной. А ведь мне пришлось хуже некоторых.

— Как же, нас это очень, очень беспокоит, — торопливо заверил ее Джонс, — но еще больше нас интересует, почему ты одна, а не вместе с хозяйкой.

— После обморока — настоящего, а не притворного! — заговорила служанка, с негодованием взглянув на Голиаса, — многого не помнишь.

Голиас вытащил свой нож.

— Пустим ей кровь, — предложил он. — Это проясняет рассудок.

Я давно понял, что черствость его притворна.

— Современная медицина, — поддакнул я, — утверждает, что пускать кровь лучше всего из шейной вены. Закинь-ка ей голову назад, Луций.

Служанка с визгом села.

— Думаете, приятно, когда душат, а потом вышвыривают связанную из кареты? Мне пришлось несколько часов барахтаться в грязи, да еще в лучшем платье!

— Конечно, вы были огорчены. Мы поначалу просто не разобрались, в чем дело, — утешил ее Голиас. — Но как мудро вы поступили, сумев сбросить с себя путы!

— Правда? И я даже не звала на помощь.

Девица улыбнулась ему и затем благосклонно взглянула на нас с Луцием. Ей хотелось, чтобы ее оценили, и она уже поняла, что роль героини не менее привлекательна, чем роль жертвы.

— А я вам говорила, что они и кляп впихнули мне в рот?

Луций уже не мог терпеть разговоров вокруг да около.

— Но теперь у вас нет кляпа во рту, миссис Дженкинс. Так скажите нам наконец, что случилось?

— После того, как мы увидели вас и вашу подругу этим утром?

Это был слишком болезненный щипок. Бедняга Джонс разом утратил дар речи. Наказав его за нетерпение, служанка победно улыбнулась и продолжала:

— Карета стояла наготове, и можно было не торопиться. Но моя госпожа не желала завтракать под одной крышей с вами, и я не виню ее, хотя тогда упрекала, потому что умирала от голода. Итак, мы отправились в путь. Нет ничего хуже, чем трястись в карете на пустой желудок, знаете ли. Наконец мы достигли постоялого двора на окраине Фив, там-то мы и покушали. У меня уже в глазах было темно, когда я…

Луций в отчаянии сжал кулаки.

— Умоляю вас… — пробормотал он. Миссис Дженкинс словно и не слышала.

— Да, это был прекрасный завтрак. Не помню, чтобы я когда-то ела такие вкусные бараньи отбивные, как бы хотелось опять их отведать! К счастью, все случилось уже не натощак. Какие-то мужчины остановили карету, навели на нас пистолеты и пересадили из нашей кареты в их собственную. Я прямо-таки чуть в обморок не упала.