Екатерина Оленева - Невеста для Мрака (СИ)

Снова сбежать, как я это делала уже тысячи раз, скрываясь то от толпы, то от Миарона, то от ищеек Департамента, то от многочисленных Чеаррэ, охотящихся за мной. Убежать бы от этого мрачного человека, похожего на призрак, от его маниакально-преданного любовника, от его ненавидящего всех и вся сына. Убежать бы! Да я больше не босоногая девчонка из подворотни, вольная идти по зову сердца. Я — королева. А королевы не прыгают и не скачут, словно мячик; они вышагивают степенно и чинно, волоча за собой ярды дорогого шлейфа.

Неужели этот человек приходил ко мне на ложе, а я принимала его? Лежала в его объятиях, даже получала от этого мимолетное удовольствие? Сейчас это казалось мне немыслимым и невероятным. Дик*Кар*Стал был не просто чужим — он был чуждым. Именно в тот момент я поняла, что никогда, — никогда! — не будем мы с ним «плоть едина».

Дик*Кар*Стал повернул ко мне бледное, покрытое потом лицо, отвлекая от отстранённых умозаключений.

— Поклянись! — зарычал он. — Поклянись, что не лжёшь сейчас.

— Мне нет смысла лгать. Полной уверенности в том, что наёмников, напавших на меня, нанял ваш сын, у меня нет. Но зато наш разговор с вашим сыном и последующие события я передала вам со всей точностью, на какую только способна.

— Молчите о том, что знаете, сударыня. До поры, до времени никому ни слова. Особенно — вашим родственникам. Вы хорошо меня поняли?

— Вполне.

Хотелось, словно лошадь, закусить удила и нестись, не разбирая дороги, лишь бы сбросить ненавистного седока. Но я должна была держать себя в руках. Я поставлена в зависимость от него и с этим фактом приходится считаться.

Оставшись одна, я в ярости принялась метаться по комнате, не обращая внимание на боль от ран. Теперь я точно знала, что испытывает запертая в клетку тигрица — ярость, отчаяние, глухую ненависть к тем, кого вынуждена терпеть за жалкий ломоть мяса ежедневно протянутый на острие пики сквозь прутья клетки.

Только бы вырваться за поставленные границы! Разорвать ненавистные оковы! Смять бы все неписанные законы мира, как ненужный комок бумаги, поджечь его к Слепому ткачу! Пусть горит негасимым синим пламенем…

Сгинь, Дик*Кар*Стал! Сгинь вместе со всем твоим поганым семейством и приторным придворным выводком. Не хочу ни твоей короны, ни твоей страны, ни твоего сердца. Хочу на свободу. Хочу домой.

Но мои желания так привычно никого не волнуют.

Недостижимый рай моей души: домик с черепичной крышей, затерянный в белом лесу, покрытым холодными снегами, горящий камин в маленькой уютной комнате, заставленной низкими диванчиками и уютными креслицами, мельтешащие за окном жирные снежинки и повсюду — книги, книги, книги…

Если бы я имела возможность вернуться туда вместе с Эллоиссентом, одним демоном под Тремя Лунами нашего мира было бы меньше.

Но меня ждал трон Фиара. Борьба за Дик*Кар*Стала с Виттэром. Борьба с сыном и отцом за право жить и не быть пустым местом по правую руку одного из них. Борьба с целым светом без всякой цели.

Ненужная власть. Постылый брак. Нелюбимый и нелюбящий муж…

Тигрице на самом деле никогда не вырваться из окружавшего частокола прутьев. Никогда не освободиться.

Той ночью мне снова снился костер, в котором горела моя мать.

Снова и снова беззубая старуха выплевывала мне с лицо: «Ведьме — пламя! Гори огнём!».

Я снова пылала на костре, ощущая ярость невидимых пламенных языков.

Горела — в который раз?

Но не сгорала — снова.

Заботливый супруг отвел под мои апартаменты целое крыло в центральной башне Тафля, руководствуясь, якобы, заботой о моем пошатнувшемся здоровье, а на деле сажая под домашний арест, чтобы иметь возможность жёстко контролировать каждый мой шаг и каждое моё слово, бдительно отслеживая через расставленных вокруг видимых и невидимых шпионов всех, кому пришла фантазия пообщаться с «его королевой».

Ко мне закрыли доступ не только Теи, но даже Астарэли и Сиэлле.

Я получила неоспоримое полное право спать и есть столько, сколько захочу, но ни то, ни другое никогда не виделось мне смыслом жизни и сомневаюсь, чтобы в ближайшее время я поменяла приоритеты, даже если еда будет подаваться на золотом подносе, а кровать инкрустируют бриллиантами.

Это не жизнь — это существование. Прозябание в сытости, в комфорте, в лени, в скуке и в сплетнях.

О, эти бесконечные сплетни о том и о сём!

Просеивая обрывки кривотолков пытаться кое-как сложить общую картину происходящего за стенами роскошной темницы, в которой меня держали — вот единственное развлечение, которого Дик*Кар*Стал не смог меня лишить.

Слуги приходили и уходили. Их примеру следовали многочисленные придворные. Иногда меня одолевал свинцовый тяжелый сон, от которого я просыпалась ещё более одурманенной и скучающей, чем ложилась. Потом повторялось всё сначала.

Тем временем за воротами Тафля начались беспорядки. Их становилось всё больше и больше, словно разгорался пожар. Министры Дик*Кар*Стала были едины в своих выводах — бесспорно кто-то умело подогревал народные настроения, доводя страсти горожан до точки кипения. Маленькие очаги народного возмущении всегда тлеют в столицах, потому что всегда и всюду найдутся недовольные. Но когда отдельные очаги сливаются между собой, это прямое свидетельство того, что заговор не только имеет место быть — он растёт и ширится.

Юному принцу, его дяде и кузену повсеместно пели дифирамбы. Король по-прежнему не предпринимал никаких решительных шагов к уничтожению заговора. Но всё это, вопреки моим подозрениям, продолжалось лишь до поры, до времени.

В тот знаменательный день королевский двор выехал к гавани, где наблюдал за спуском с верфи нового корабля «Быстрый». Нельзя сказать, чтобы зрелище было особенно занимательным. Налюбовавшись на то, как «Быстрый» во главе маленькой флотилии вышел в залив, Дик*Кар*Стал отдал приказ возвращаться во дворец.

Улицы так и кишели людьми, их потоки растекались во все стороны.

Вдоль улиц, по которым мы ехали на лошадях, стояли стражники, тесня наседающую любопытную толпу. На площадях столпились не только мужчины, но и женщины. Некоторые додумались прихватить с собой детей.

Мне приходилось ехать рядом с Дик*Кар*Сталом, изображая счастливую новобрачную. Холки наших с супругом скакунов почти соприкасались. Принц Фабриан держался в нескольких шагах за отцом, а за мной (какая ирония!) по пятам следовал маркиз Виттэр, разодевшийся в тот день особенно ярко и вызывающе, точно павлин. Его яркие рыжие волосы на этот раз, против обыкновения, не были собраны в хвост, а свободно и легкомысленно струились по плечам, точно у женщины, привлекая всеобщее внимание и вызывая осуждение.