Елизавета Дворецкая - Весна незнаемая. Книга 2: Перекресток зимы и лета

– Спаси мою дочь! – умоляла Лада, и слезы блестели на ее глазах.

Она дрожала, как березка на ветру, и небо нахмурилось, солнечный свет спрятался, вокруг потемнело, стало холоднее. Громобой стоял, опершись ладонями о край колодезного сруба, и смотрел в воду. Вода стояла высоко, не доставая до края всего-то венцов пять; но колодец был глубок, темная громада прозрачной воды затягивала взгляд. Все серо, темно, холодно… Вспомнилось зимнее озеро, где-то в глубине мерещилась приглушенная сумерками белизна снега – широко, сколько хватает глаз. Снег, о котором он почти успел забыть в этом мире Надвечного Лета, ветер гонит поземку… И кто-то стоит на берегу – то ли береза, чьи ветви треплет холодный ветер, то ли белая лебедь, что взмахивает крыльями в напрасных попытках улететь… Сердце остро защемило – и Громобой узнал Даровану. Рукой в рукавице прикрывая щеку от снега, летящего по ветру, она стояла на краю озера, и ветер трепал ее медовую косу на спине, наметал белые холодные крупинки в теплые волосы. Она не сводила глаз с поверхности воды, и Громобоя вдруг с такой неодолимой силой потянуло к ней, словно сам Перун могучей рукой толкнул его в спину.

И вдруг фигура Дарованы исчезла, исчез заснеженный берег. Позади кто-то вскрикнул, и Громобой, разом осознав, что стоит посреди двора у края колодца, вздрогнул и обернулся. Народ стремительно отхлынул назад, освобождая пространство между ним и полукругом идолов.

Идол Макоши вдруг стал меняться на глазах. Как будто таял верхний, деревянный покров фигуры, и из-под него проступали черты живой женщины. Великая Мать повернула голову, увенчанную рогатым убором, подняла на Громобоя живой взгляд, и он покачнулся под взглядом старшей богини, матери белого света, одной из четырех божественных сущностей, на которых держится вселенная.

– Спрашивали тебя дочери мои: за делом идешь или от безделья? – произнесла она, и сам голос Матери Всего Сущего пронзал Громобоя насквозь и заставлял трепетать каждую жилку. – Отвечал ты, сын Грома, что по делу. А дело твое ныне – весну в мир вернуть. А мимо весны тебе к твоей суженой дороги нет, ибо не бывать Лету прежде Весны. Не встретиться тебе с ней, пока Весна не разбужена и на волю из подземелья не выведена. Иди!

Громобой шагнул назад к колодцу, не смея отвести глаз от лица Великой Матери. Она указала ему путь. Она, сама Земля, стоящая между Небом-Перуном и Подземельем-Велесом, могла приказывать и ему, сыну Перуна, потому что по ней, по земле, пролегают все дороги. И мимо нее никому и никуда дороги нет.

– Иди, иди! – умоляла Лада, и слезы текли по ее лицу из блестящих синих глаз, словно плакало само небо.

– Иди! Иди, сын Грома! – говорил Повелин, и за ним повторяли все люди во дворе.

– Иди! – дохнуло откуда-то сверху, и вспомнился Стрибог, его белая борода, прибежище всех ветров. Вся вселенная потоком неисчислимых голосов толкала его к делу, ради которого он был рожден.

Громобой присел на сруб и легко перемахнул через край. Темная вода приняла его и сомкнулась над ним, но тут же вытолкнула снова на поверхность.

Громобой был готов к тому, что за гранью воды его охватит непроглядная тьма. Он не ждал, что, вынырнув, увидит над собой точно такой же колодезный сруб, разве что чуть поглубже, а наверху бревно колодезного ворота с веревкой, опущенной вниз. Тяжелое ведро плавало рядом с ним, его края были в белой наледи. Вода и воздух теперь казались значительно холоднее, совсем по-зимнему. Громобой слабо представлял себе Велесово подземелье, где возле огненной реки должен ждать его противник, но сейчас он явно попал куда-то не туда!

Чем размышлять по плечи в ледяной воде, проще было вылезти и осмотреться. Уцепившись за веревку, Громобой подтянулся, ухватился за скользкое бревно колодезного ворота, оперся о край сруба и рывком сел на него.

Тут же его оглушил истошный многоголосый визг. От неожиданности Громобой покачнулся и чуть было не сорвался обратно в колодец.

Придерживаясь за ворот, он вскинул глаза: перед ним была широкая снежная белизна и несколько женских фигур, со всех ног бегущих прочь от колодца. Косы мотались за спинами девушек; какая-то одна, в синей шубке и сером платке, полуобернулась, взмахнула коромыслом, будто готовилась драться, но увидела, что все уже пробежали мимо нее, бросила коромысло на снег и полетела за остальными.

– Эй, стой! – заорал Громобой. От него убегала возможность быстро узнать, куда он попал. – Стой, ошалели! Не съем я вас! Гром меня разрази, не съем!

Но женщины убегали, визг понемногу удалялся. Скользя по наледи, поддерживая подолы, они неслись по тропинке к пригорку. На пригорке виднелся тын, и Громобой успокоился, увидев близко жилье: тут он и без провожатых обойдется.

Перекинув мокрые ноги через край сруба, он спрыгнул на снег и огляделся. Вокруг колодца в беспорядке валялись ведра, расписные коромысла, семь или даже восемь. Весь снег был испещрен следочками. Колодец стоял на краю широкой заснеженной луговины, которая другим концом упиралась в густой лес. Между деревьями виднелся просвет, и туда уходила дорога, сейчас пропавшая под снегом, с едва видными колеями. На опушке леса желтело несколько десятков довольно свежих пней. Здесь была зима, нерушимая, прочная, торжествующая зима, точно такая же, как та, от которой он ушел в Ладину летнюю рощу.

Громобой недоуменно оглядывался: все было слишком просто, слишком по-земному. Богини посылали его в Велесово подземелье к Огненному Змею, посылали в Ладину рощу над Сварожцем, где цветет и томится весна, но он оказался возле одного из бесчисленных родовых огнищ, усеявших, как бусины нитку, все большие и малые говорлинские реки. Что-то они напутали… Или нет? Как там Повелин Стрибожинский сказал: куда захочешь, туда и попадешь? Громобой не очень четко сознавал, куда хочет попасть, когда прыгал в колодец там, в Стрибожине. И вот его вынесло… неизвестно куда.

Но огорчаться он не стал. Судьба уже не раз выносила его именно туда, куда ему было нужно, даже если сам он об этом не знал. Не пытаясь умом постигнуть запутанные дороги судьбы, Громобой просто оглядывался, прикидывая, куда же его на сей раз занесло и что теперь делать.

Возле самых его ног валялось коромысло. Как водится, синяя извилистая дорожка воды по всей длине, два круглых солнышка на концах… А внутри солнышек – чаша со знаком небесного огня. Знак Сварога. Выходит, это земля речевинов. А как раз возле речевинского стольного города Славена и стоит та самая роща, куда его посылала богиня Лада. Выходит, он не так уж сильно и промахнулся. Только где он, этот Славен? На огнище должны знать дорогу.

Громобой посмотрел на недалекое жилье. Убежавшие женщины давно скрылись из глаз, ворота были закрыты. Захотят ли там с ним разговаривать? Что ни говори, простые добрые люди вот так, среди бела дня, из колодцев не вылезают.