Елизавета Дворецкая - Весна незнаемая. Книга 2: Перекресток зимы и лета

Перед идолами стоял старик в красном плаще, с посохом, имеющим наверху рогатую коровью голову, и Громобой тут же узнал Повелина из Озерного Храма. Он еще не успел удивиться, как жрец шагнул ему навстречу и поклонился. И Громобой удивился уже другому: из всего разбуженного им города старик первый его заметил.

– Здравствуй, сын Грома, давно мы ждали тебя! – произнес старик. – Давно ждали, пока разобьешь ты силу темную, отгонишь вражье племя от Стрибожина, освободишь Небесный Огонь.

– Труд невелик… – пробормотал Громобой. Он понимал, что сейчас ему откроется важная тайна, и даже растерялся немного.

Вокруг него собралась толпа, люди кланялись, все громче звучали слова благодарности. Оглядываясь, Громобой видел множество полузнакомых лиц: то старик Бежата из Прямичева, то вроде уборский посадник Прозор, то Милован из Скородумовой дружины, то еще кто-то, виденный где-то и когда-то… И вдруг возле стены храма, где было почти свободно, мелькнул светлый отблеск – стройная девичья фигура с двумя медово-золотистыми косами, закрученными в баранки на ушах, румяное округлое лицо с нежными чертами. Громобой поймал взгляд ясно блестящих золотых глаз. Перед ним была Дарована, и глаза ее сияли радостью и любовью. Дрогнув, Громобой шагнул к ней, не замечая толпы, но девушка вдруг исчезла. Он остановился, лихорадочно зашарил взглядом по лицам, стараясь ее отыскать, потом повернулся к Повелину:

– Где она? Она же была здесь?

– Иди в храм! – Старик указал ему посохом на двери, украшенные резьбой. – Там тебя ждет твоя награда.

Народ расступился, Громобой вслед за стариком прошел в храм. Здесь не горело огня, но было светло. На большом камне стояла круглая глиняная чаша с тремя маленькими круглыми ручками-ушками, точно такая же, как в руках у Макошина идола. Свет лился изнутри чаши, как будто солнце, освещавшее весь город, хранилось там, на дне. И на эту чашу Повелин указывал ему концом посоха.

– Разбей чашу – что найдешь в ней, то твое! – сказал старик. – Бей, сын Грома.

«Освободи солнце!» – говорила ему богиня Лада. Казалось, остался лишь один шаг, один удар, и его весна, дважды им потерянная, навсегда вернется к нему. Громобой шагнул к чаше, замахнулся и ударом кулака сбросил ее с камня. Чаша гулко ударилась об пол и брызнула во все стороны множеством глиняных осколков. Вместе с ними брызнула вода, бывшая в чаше, и народ вокруг, в храме и во дворе, издал громкий ликующий крик. Поток светлой воды устремился по полу, от камня к дверям, полился на двор; народ кричал, а поток все лился и лился, не прекращаясь, словно на месте разбитой чаши открылся родник.

На полу, среди множества глиняных осколков, горела ярким золотым светом какая-то искра. «Что найдешь, то твое!» – вспомнились слова старика. Громобой наклонился и поднял с земляного пола золотое кольцо. На его внешней поверхности был вырезан сплошной поясок узора, и с первого взгляда Громобой узнал знаки двенадцати месяцев года.

– Это кольцо Небесного Огня, – сказал старик. – Оно теперь твое. Невеста твоя ждет тебя. Неси его к ней, освободи ее, приведи в белый свет Весну-Красну.

Громобой повертел кольцо в руках, не зная, куда девать его, потом надел на мизинец – влезло только на первый сустав. У него вдруг закружилась голова: огромность пройденных путей, множество преодоленных ворот между мирами – все это внезапно навалилась одной общей тяжестью, и дышать стало трудно. Казалось, Явь и Правь разом оперлись на его плечи, а такой груз был не под силу даже сыну Перуна. Захотелось на воздух, назад, в Явь, туда, где теперь ждала его Дарована. Кольцо у него есть – дело за невестой.

– Научи-ка, отец, как мне выйти отсюда? – обратился он к Повелину. – Как мне теперь опять туда попасть?

Он посмотрел вверх, но тут же понял, что не знает, где от него теперь мир Яви: вверху или внизу.

– Выйти отсюда нетрудно! – Повелин кивнул. – Ворот много, дорог еще больше. Знать бы только, куда попасть хочешь. Идем – укажу ворота.

Вслед за стариком выйдя во двор храма, Громобой сразу увидел колодец, будто тот его дожидался.

– Вот тебе и ворота! – Повелин указал на сруб. – Куда захочешь, туда через него и выйдешь. Куда тебе надобно?

– В Глиногор! К невесте моей!

– Ах, нет! – Возле него вдруг встала богиня Лада. Цветы в ее волосах дрожали, как под порывом ветра, в синих глазах была тревога. – Нет, сын Грома! – умоляюще воскликнула она. – Иди к дочери моей! Освободи ее от Огненного Змея! Вызволи ее из Велесова подземелья, из Нави темной, а потом ступай куда хочешь! Молю тебя! Не сойди с полдороги, не томи белый свет!

– Вот как! – озадаченно воскликнул Громобой. – Какое подземелье? Какая Навь? Дарована в Глиногоре! Или пока я тут хожу, там…

– Нет, нет! – Лада всплеснула руками, как лебедь крыльями, цветы посыпались на землю из ее рукавов, но головки их вяло клонились. – Ты о Макошиной дочери говоришь, а я о моей! О Леле Светлой! Она не в Глиногоре! Она в Велесовом подземелье заключена, Огненный Змей ее вечным сном оковал, а сам вокруг нее летает, сторожит. Одолей Змея, разбуди весну! А дорога твоя к ней лежит через священную рощу над Сварожцем! Иди туда! Освободи мою дочь! Для того тебе и кольцо Небесного Огня, для того и осколки Макошиной чаши. Иди! Иди к ней!

– Так это не она? – недоуменно переспросил Громобой. – Другая?

Он отвернулся от ломающей руки Лады и вопросительно посмотрел на Повелина:

– Хоть ты мне объясни, отец, в чем тут дело? Мне Макошина дочь Мудрава говорила: ходит по белу свету весна незнаемая, боги ее не знают, люди не знают, сама себя она не знает. Я нашел ее! Она – Дарована, дочь князя глиногорского. Мудрава говорила: встретишь – узнаешь. Я ее узнал! Она не в роще ни в какой, она в Глиногоре! Мне туда надо!

– Нет, сын Грома! – Повелин качнул головой. – Ты видел новую весну, это верно. Вместе с нею ты в путь пустился, ее ты на полпути потерял. И никак иначе было нельзя. Каждую осень уходит Леля-Весна в Велесово подземелье, уносит ее Велес и в плен священного сна заключает. А Перун в грозах бьется с ним и освобождает Весну-Красну. Вот и ты освободишь ее, когда срок придет. Найдешь ее, через зиму пройдя. И как Перун в Макоши свою жену находит и детьми весь мир живой наполняет, так и ты себе жену найдешь в Макошиной дочери. Но только для свадьбы еще не срок, потому что дело свое ты не исполнил.

Громобой заколебался, стараясь сообразить, что к чему и куда ему теперь идти. Ничего нового он не услышал: в кощунах поется про пленение Лели Велесом, про битву Перуна с Подземным Пастухом, про свадьбу его с Макошью-Землей. И никто не удивлялся, что Перун бьется за Лелю, а в жены берет другую: у богов так ведется, что Леля – невеста, женой никогда не бывающая. В ней – цветок; ягода – в другой. Только живая женщина в жизни своей бывает почкой, цветком и ягодой; каждая из богинь заключает в себе только что-то одно. Леля – только обещает любовь; дает ее Лада, а жизнь всего живого идет от Макоши. Вот и он, сын Перуна, в своей человеческой жизни не миновал пути богов: сперва рядом с ним была Леля, позвавшая его в путь, но в пути он нашел другую – дочь Макоши. Ту, что не только обещает ему любовь, но и даст ее. И она была для него лучше весны – милее солнца красного, светлее света белого. Нежное румяное лицо Дарованы, ее золотые глаза, светло-медовые волосы стояли перед его внутренним взором, и он не сомневался ни на миг: его невеста, его судьба, его весна – только она. Ради нее он пришел сюда через ворота Храм-Озера, ради нее он шел всеми этими дорогами. И все его дороги вели только к ней.