Небесные ключи (СИ) - Богинска Дара

Агата оглядела собравшихся. В её синих глазах безразличия было — как в море утопиться. Лишь когда взор лег на светлую, как у Калахана, голову дочери, мягкая, нежная тень скользнула с ресниц королевы на её щеки. Она подобрала салфетку и утерла девочке уголок рта — та испачкалась в варенье, поданном с хрустящими сладкими гренками. Принцесса Дебора показалась Тито столь же прожорливым созданием, сколь и Марвид, кой по легенде подавился костью Малакия.

— Решать трудности дозволено лишь тем, кто на это способен, да, милая? — обратилась она будто к своей дочери, но та не ответила, сосредоточенно чистя крупные розовые виноградины — челядь благоразумно отодвинула варенье вглубь стола. — Как мог возомнить себя вершителем судеб тот, кто неспособен убить одноногого ублюдка моего супруга?

Тито невозмутимо перевел глаза на Вестника. Тот кивнул.

— Приказы уже отданы. Он ускользнул от нас в Ан-Шу, но мы разобрались с его пособниками. Мальчишка наверняка уже кормит воронье.

— Я готова продолжить этот разговор, только если вместо этого пастушьего пирога будет его голова.

Публика ахнула, запивая сенсацию — неповиновение главе Церкви Вознесения! — вином. Слуги к тому времени выкатили еще две бочки.

А Агата, улыбнувшись Тито, поднялась с места прежде, чем слуга отодвинул её кресло. Фрейлины повскакивали с мест, как спугнутая с мелководья стайка уток, и если бы не мальчишка-паж, чьи руки легли на спинку стула принцессы и задвинули его вместе с девчонкой, они бы ушли прямо здесь и сейчас.

Невежество, алчность, властолюбие, кровожадность. Грехи королевы Агаты проступили на её холодном лице демонической маской, когда она заорала на всю залу:

— Да что вы себе позволяете!

Тогда Тито встал. Тяжело оперся на посох, сгорбился так, словно её грехи легли грузом на его плечи. Если подумать, так и было. Его легковерие привело их сюда, в эту точку пространства и времени, где не могло быть ни мира, ни обещанного благоденствия.

— По вашей вине, сиятельная королева, Бринмор затопила кровь ваших подданных. Ваше вероломство привело к тому, что мы остались беспомощны перед лицом Врага. Но я смогу вернуть силу в руки нашего святейшего королевства.

— Нашего?

Она то ли не понимала происходящего, то ли до последнего силилась сохранить лицо. Чего она ожидала? Что после убийства короля и единственного, пусть и ублюдочного, наследника короны власть перейдет ей? Главе богомерзкого культа? Иноземке?

Церковь итак была слишком слаба из-за мягкотелости Калахана. Своенравный король — горе для подданных, чего стоила эта его «любовь» к чумазой шорке! Она была недостойна. Не несла в себе ничего, кроме возможности для императора Константина проглотить Бринмор, как умащенный кус мяса. Тито тогда был молод, слишком недальновиден. Надо было в ту ночь велеть Вестнику столкнуть их обоих из окна башни. Кто знал, что после гибели наложницы король станет и вовсе неуправляемым? Кто знал, что приплод этой хитрой куницы останется в живых? Всё это было большим просчетом. Совершить подобную ошибку снова, разумеется, было недопустимо.

Доблестный пьянчуга-король Бринмора был идиотом, не понимающим реальных угроз. Он слишком лояльно относился к проклятущим малефикам, отказал Тито в смертной казни тех, кто был на войнах, хотя какой разумный хозяин оставит жизнь домашнему псу, отведавшему человечины?

Но он, Тито Де Сантис, прелат Церкви Вознесения, всё исправит. Не даром земли Канноне некогда принадлежали его семье. Вся столица — это его город. Его законы. Да будет так.

Тито распростер руки, и с тем, как вспыхнула в свете жаровен ослепительная белизна его одеяний, громогласно зазвучал его торжественный голос.

— Королева Агата Сугерийская, вы обвиняетесь в предательстве короны Святого Мэлруда и заговоре против Церкви Вознесения!

Его голос возвысился, потому что по столу культистов прошла рябь, мельники, ваганты, художники, писари и предатели-монахи повскакивали со своих мест, заорали в возмущении, пока церковники, преданные Тито, сложили руки в жесте молитвы за упокой душ изменников. Агата не боялась, она ведьмински расхохоталась, тряхнула головой, из скромной прически выбились пряди. Её дочь глядела во все глаза, испуганная, вдавленная в стол животом — юный паж всё еще стоял за спинкой кресла, не выпуская принцессу из-за стола. Она закричала, заплакала.

— Попробуйте осудить меня, и весь Бринмор узнает о вашей подлости! О том, кто виноват в конце света! Я лишь отдала вам ключ, Тито! Это вы его провернули.

Королева была глупа. Очевидно, собственное мнимое величие затмило её разум, и так уж случилось, что Тито знал, что делать с безумцами. Каждый церковник в Бринморе знал.

— Не узнает, — сказал он тихо, посмотрел на ревущую «мессию» лет семи от силы и повернулся к Джованни, — убить их. Оставить девочку.

Тито умел брать на себя жёсткие решения и ел таких детишек на завтрак. Но смерть принцессы никак не приблизит его успех. Народу нужна надежда! Нужен символ. Культисты видели в ребенке мессию — он сделает её мессией. Маленькая девочка, что чудом спаслась в заварушке, которую устроили малефики, должные охранять покой короля и последние крупицы его сил. И именно Тито взял её под свое крыло. Защитил. Воспитал. Спас. Вырастил, как воспитал он Джованни. Да, всё так и будет. Это была не первая роковая ночь в жизни Тито.

Вскрикнули, взмахнув рукавами, лебедушки-фрейлины. Кто-то вытащил ножи. Не обошлось без восклика и чистой энергии ярости, прокатившейся по зале — один из культистов, разумеется, был малефиком-ренегатом, но Джованни пришил его к столу так, что кровь залила блюда, и чёрное колдовство рассеялось в воздухе, как ливень в жару. Художник, известный малый, привезенный Агатой из Сугерии, рванулся к окну, забыв о высоте мраморных палат, натолкнулся на слуг Тито, и те, почтительно приняв дурака в объятья, иссекли его печень ножами. Агате же Джованни отрубил голову одним мощным ударом меча. Вышло иронично, на взгляд Тито: она жаждала видеть голову бастарда на месте блюда, а в итоге именно её череп украсил пастуший пирог. На лице изменницы навек осталось запечатлено выражение растерянности и гнева.

Всё было кончено так быстро. Тишина, прерываемая шепотом молитв, воцарилась в имении Тито. Принцесса, кажется, ушла так глубоко в себя, что вообще не понимала, где и что происходит. Только глядела на голову матери перед собой и не плакала, а икала до слез в синих, как у Агаты, глазах. Паж, перегнувшись через спинку, запоздало прикрыл её лицо ладонями. Милостивый малый, каким пристало был рыцарю Ордена Доброй Вести. И Джованни хорошо о нем отзывался. Да, определенно, юнец прошел испытание, из него выйдет хороший Вестник.

Наконец, Тито сел в свое кресло и потянулся за кубком. От всех этих воплей заболела голова, а запах крови перебил аромат яств на столе.

— Уберите здесь, — морщась, приказал Тито слугам, глянул на церковников, — а вы можете быть свободны. Стоит ли мне упоминать что будет с трепливыми языками?

Церковники не подняли на прелата глаз, не кивнули, никак не отреагировали на залитый краснотой пол под своими ногами, когда покидали залу. Вместе с ними потихоньку растворялись в тенях слуги, тащили прочь проклятые тела культистов, их не скоро найдут среди умирающих от голода беженцев, или же в грязи каналов. Скоро зазвучит сталь в коридорах, охраняемых королевской гвардией, основная баталия будет там. Джованни и второй Вестник, Франк, уже отправились туда. Тито писал историю кровью, и вот что будет на следующей странице:

Вероломные малефики посягнули на жизнь Калахана. Под влиянием злых сил и безумия королевская гвардия схлестнулась сама с собой, лишила жизни и наследника Мэлруда, и его супругу. Удалось спасти лишь их невинную дочь… Волна чёрного безумия была остановлена доблестными ключниками. Отныне она пребудет под надежной защитой Церкви Вознесения.

Голову Агаты забрали последней. Девочка лишь слабенько-слабенько пискнула, и всё.

— Мальчик, подведи её ко мне.