Тайна замка Морунген (СИ) - Корсарова Варвара
Однако колеса начали подпрыгивать по гальке, зазвучали голоса, и карета встала; мы прибыли. Слишком скоро!
Август отпустил меня; он тяжело дышал, глаза его сверкали. Я дрожащими пальцами поправила прическу и застегнула верхнюю пуговицу на платье.
Август открыл дверь и помог мне выйти. На его лице застыло ожесточенное выражение, и я не стала гадать, что это означает.
Он не отпустил мою руку, когда я ступила на землю. Быстрым шагом пошел к крыльцу, и приходилось бежать, чтобы поспеть за ним.
— Ваша милость! Подождите, стойте! — сказала я, задыхаясь, но он как будто не услышал.
У крыльца щебетала яркая стайка: княгиня и ее подопечные вышли на прогулку.
— Август! — с улыбкой позвала Карина, подбрасывая в руке воланчик. — Присоединитесь к нам? Мы затеяли игры на свежем воздухе!
И тут ее глаза расширились: она увидела, что Август тащит меня за руку, а я упираюсь, мое лицо красное и несчастное. Бианка едва слышно охнула и приложила ладони к щекам. Роза, которая сидела на парапете, болтая ногами, как хулиганка, усмехнулась.
Сложно понять, что они подумали.
— Не сейчас, дорогая Карина, — довольно нелюбезно ответил Август. — Я очень занят.
Мы быстрым шагом поднялись по ступенькам, прошли в коридор, а затем Август толкнул первую попавшуюся дверь и затащил меня внутрь. И опустил задвижку.
— Вы что, рассердились на меня?! — воскликнула я. — За что? Вы меня с ума сведете!
— Это ты меня с ума сведешь, — сказал он тихим голосом, обхватил мое лицо ладонями и впился в мои губы. В первый момент я оторопела, но уже в следующий отвечала ему с равным пылом. Остатки здравого смысла покинули меня; я едва сознавала, где я, и что происходит.
… Неважно, что будет потом. Сейчас есть его горячие губы, и жесткие щеки, и его плечи под моими руками, а его сердце стучит жадно, грозно, и мое откликается и заходится в безумном ритме.
Мы сделали шаг, второй, и наткнулись на кушетку.
Скоро и вовсе никаких мыслей не осталось: было тяжелое дыхание; пальцы Августа расстегивали пуговицы на платье и скользили по моей обнаженной коже, а я вздрагивала от его прикосновений. И в какой-то момент поняла, что лежу на спине, и Август избавился от сюртука, и ворот его рубашки расстегнут, а мое платье спущено с плеч, и я чувствую прикосновение его горячей кожи к своей, и металл пластины на его груди холодит мою обнаженную грудь.
Сознание вернулось вспышкой; в этот миг по коридору прошли люди. Послышался шум беседы и русалочий смех Карины, и аристократический голос княгини отдавал распоряжения мажордому, а тот почтительно отвечал.
Я вдруг увидела себя словно со стороны. Тело Августа показалось ужасно тяжелым и жарким; его нога придавила мою, жесткая ткань его брюк царапала мое бедро; его спина была напряжена под моими ладонями, его поцелуи жгли кожу.
Наваждение ушло. Голова стала ясной, в груди похолодело, и стало страшно, и откуда-то возникла острая обида.
Не знаю, что за бес вселился в Августа… но это неправильно. Так не должно быть.
Я с усилием отвернулась; его губы скользнули по щеке, он поцеловал меня в шею, да так, что наверняка останется след.
— Ваша милость! Август! Довольно!
Я легко толкнула его плечи. Он будто не почувствовал: тогда я толкнула сильнее.
— Хватит! Остановись!
Он замер и хрипло произнес:
— Я не хочу останавливаться.
— Август, пожалуйста. Не надо… вот так. Я не хочу.
Его мышцы напряглись еще сильнее, а потом он поднялся и сел ко мне спиной. Оперся локтями о колени и с силой потер лицо.
— Да, — сказал он глухо. — Конечно.
Я села, стараясь не смотреть на него, и стала застегивать платье.
Август запустил пальцы в волосы и чертыхнулся. Потом еще раз.
— Иди, — сказал он не поворачиваясь. — Сейчас в коридоре никого нет. Тебя не заметят.
— А… ты?
— Я побуду еще тут. Пока… не могу выйти. Мне нужно прийти в себя. Черт бы тебя побрал, Майя! Прости. Я идиот.
— Август, нам нужно поговорить, — сказала я с отчаянием.
— Потом, ладно? — попросил он устало. — Иди уже. Пока сюда не сбежался весь замок.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})Глава 14 Клерк с расширенными полномочиями
Весь следующий день я пряталась у себя в комнате.
Воображение неустанно рисовало то, что могло произойти, не оттолкни я Августа. Я твердила себе, что поступила правильно, но в то же время горько жалела о несбывшемся. Стыд и печаль терзали меня то по очереди, то разом.
Я гадала, что за наваждение нашло на полковника. Конечно, его влекло ко мне, и так просто от этого влечения он не отделался. Его решение держаться от меня подальше было продиктовано разными мотивами… и главным был далеко не холодный расчет, а благородство. И было что-то еще, что он скрывал от меня.
Но, возможно, впервые в жизни полковник фон Морунген не был уверен в том, что поступил правильно. Особенно когда обнаружил, что его собственные чувства не подчиняются простой команде.
Или я опять приписываю ему мотивы, которых у него нет? Быть может, он просто решил воспользоваться тем, что я была готова ему предложить? О, а я была готова, еще как!
Наверное, мне никогда не узнать правды. Как не узнать, что он стал делать после того, как я сбежала.
Может, уязвленный моим отказом Август отправился в комнату к прекрасной Карине? Уж там-то его приняли с радостью. Быть может, завтра он объявит о скорой свадьбе с дочерью советника? А затем отошлет меня из замка прочь, и я больше никогда его не увижу. Лишь спустя годы мой дар даст знать, что механическое сердце наместника остановилось навсегда.
Подумав такое, я застонала от дурного предчувствия.
Лишь наутро после второй бессонной ночи буря в душе немного улеглась.
Служанка принесла завтрак и не сообщила никаких важных новостей. Наводящими вопросами из нее удалось вытащить, что вечер его милость провел в компании господина Тейфеля и князя Рутарда за бумагами. Потом отправился пострелять уток с генералом и его дочерью.
Новость подбодрила. Ну, раз он нашел себе занятия, чтобы утешиться, то я и подавно смогу. У меня тоже дел невпроворот. И все они посвящены его милости барону Морунгену и его благополучию, хочется этого ему или нет.
Но все же я была намерена избежать встречи с ним любой ценой. Не желала ни видеть его, ни слышать его голос. Который, как я недавно выяснила, в минуты страсти становится необычайно глубоким и вибрирующим и заставляет меня терять голову.
Поэтому следующие несколько дней я жила сама по себе. Мне было все равно, что подумают гости. Стучалась Бианка — я не открыла дверь, сославшись на простуду. Потом явилась госпожа Шварц. Ворону я впустила. Она принесла медовую настойку для полоскания горла, но задерживаться в гостях не стала. Лишь смерила меня подозрительным цепким взглядом и спросила:
— Вы поссорились с моим сыном?
— Это он вам так сказал? — я изобразила удивление и покашляла напоказ.
— Нет. Просто он стал мрачен как туча, когда я спросила о вас, и после вашей поездки в Ольденбург уже третий день рычит на всех подряд. Даже этой… вдовушке не удалось его развеселить. Вот уж кто хохотушка, — закончила она с неодобрением. — Если бы сын меня спросил, я бы посоветовала ему жениться на Бианке. Спокойная, тихая, но с характером. По-моему, она в него уже по уши влюбилась.
— Вот как? — мой голос дрогнул.
— Именно. Видели бы вы, как она на него смотрела. Вчера он по просьбе советника Ройтлингера и генерала с его дочкой демонстрировал гостям побрякушки. Ну, те, с востока. Ожерелье и прочие вещички. Все смотрели только на драгоценные камни, ахали, восхищались, а Бианка — нет. Та все расспрашивала Августа о его подвигах на востоке, и о том, не был ли он ранен, и твердила, какой он храбрец. Мужчины на такое падки. Девочка знает, что делает.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})Она покачала головой со смесью одобрения и осуждения.
Я пожала плечами, изображая равнодушие. Ворона поняла, что не дождется от меня откровений, и ушла разочарованной.