Джудит Тарр - Аламут

Ей надо было подготовиться получше. Она краснела и заикалась: эти глаза, искушенные в интригах, наверняка подмечали каждый промах, каждую запинку и точно знали, о чем эти промахи говорят.

И что, если так? Что они могут доказать? И для чего им это? Джоанна могла бы поспорить, что она не единственная женщина в Дамаске, ищущая удовлетворения не на супружеском ложе.

Она по-прежнему краснела, но голос ее стал тверже.

— Красивый? — переспросила она. — Если вам по вкусу персидская красота, все округлое и нежное — нет, совсем некрасив. Но если вам нравятся мужчины высокие и худые, как охотничьи коты — о да, он красивый мужчина. Как молодой месяц в Рамадан. Как пустынный сокол. — Она улыбнулась, озорно сверкнув белыми зубами. — Нет, он совсем не похож на франка. Он действительно выглядит цивилизованным человеком.

И все они засмеялись, и сласти снова пошли по кругу, и Джоанна порой вступала в разговор и рассказала одну-две наименее вызывающих истории, услышанных от Герейнта. Но по большей части женщины сами рассказывали истории о красивых мужчинах, которых они видели, или о которых слышали или мечтали. Кое-какие из этих историй, дойди они до мужских ушей, заставили бы эти уши запылать. Женщины гаремов хранили стыдливость для того, чтобы демонстрировать ее мужчинам.

В это утро Умм Джафар особенно настаивала на том, чтобы Джоанна уделила самое тщательное внимание своему туалету. Джоанна по утрам никогда не была в хорошем состоянии, даже если ей разрешали валяться в постели, пока солнце не встанет совсем высоко. К тому же прошлая ночь была более обессиливающей, чем обычно. Ей хотелось полежать в саду и подремать, а не играть в политику под видом гаремных сплетен.

Она неохотно подверглась умыванию, причесыванию и накрашиванию. Для нее были приготовлены новые одежды, от нижнего белья до накидки, еще более великолепные, чем те, которые были на ней. Расшитые золотом края, верхнее платье и накидка того же грозового синего цвета, что и ее глаза. Алия настояла, чтобы Джоанна — Джахана, как произносили здесь — надела ожерелье из ляписа, и конечно, серьги в тон ему, и обруч, удерживающий вуаль. Когда все было завершено, Джоанна была увешана самоцветами, как султанша, и ее настроение, несмотря ни на что, стало улучшаться.

Если бы он мог видеть ее сейчас…

Сегодня ночью.

Умм Джафар ждала ее. Ездить в носилках было тяжелым испытанием, они тряслись и раскачивались в зыбком ритме, и женщины делали все, чтобы не повалиться друг на друга. Умм Джафар, даже в ее возрасте, сохраняла равновесие, как танцовщица, Она ни разу не потеряла его.

Джоанна научилась относиться к езде в носилках, как к путешествию на лошади или на верблюде. Отвлекая себя болтовней. Неистово сопротивляясь желанию раздвинуть занавеси и спрыгнуть на улицу.

— Куда мы направляемся сегодня? — спросила она, когда они отъехали от дома, носильщики шагали своей привычной тряской поступью, а евнух расчищал путь впереди, крича: "Дорогу!" — голосом, подобным звуку боевой трубы.

Умм Джафар была плотной уютной женщиной, фигура давно оплыла

— она выносила немало сыновей, — но дух ее был силен. Он сверкал в ее черных глазах.

— Во дворец, — ответила она.

Джоанна выдержала положенную паузу.

— У тебя там друзья?

— Родня, — сказала Умм Джафар без особой гордыни. — Ты не знаешь мою двоюродную сестру Рашиду, которая вышла замуж за эмира из Баальбека. Ее дочь вышла замуж за эмира из Дамаска, которому посчастливилось быть родственником Муина аль-Дина, который правил городом до того, как его захватил старый султан. Муин аль-Дин — это, конечно, отец эмира Масуда и Исмат аль-Дин-хатун.

Джоанна пыталась не потерять нить рассуждения в этой куче имен. Это было легче, чем неделю назад: она быстро училась.

— Исмат аль-Дин? Вдова старого султана?

— И жена нового султана. Они поженились незадолго до твоего приезда.

Джоанна отодвинулась чуть назад. Это действительно была удача.

Умм Джафар улыбнулась выражению ее лица.

— Мужчины могут годами ждать личной аудиенции султана. Мы — зачем же, мы ищем хода через семейные связи, делимся сплетнями, рассказываем историю-другую, пока не перевалит за полдень. Что может быть проще?

Джоанна засмеялась, аплодируя ей.

— Просто, как восход солнца. Тебе следовало стать императрицей.

— Да, и оставить Мустафу управляться самому? Он распродаст золото по цене ячменя, и что тогда будет с Домом?

При навыке можно было рассмотреть город через занавески и посредством уха, и посредством спины. Джоанна знала, что ей это не по силам. Скорее всего, она не увидела бы ничего, кроме потных плеч носильщика впереди. Но она осознавала, что шум города изменился, стал глуше, стало возможно различить кое-что. должно быть, миновав базарную толкотню, они подошли к воротам цитадели. Где-то орал верблюд. Стучали копыта: это лошадь, у осла никогда не получится такой быстрый высокомерный перестук. Они не вошли во внутренние ворота, предназначенные для мужчин. Женщины входили сквозь другие, меньшие и тайные, и стражи у этих ворот переговаривались высокими голосами евнухов.

Неожиданно стало тихо. Носилки опустились на землю. Джоанна прищурилась от блеска двора, удивленно вдыхая запах солнца и струящейся воды, и тяжелый, сладкий аромат роз. Их уже ожидал слуга, черный евнух, который с безупречным достоинством поприветствовал их и пригласил к ритуальному бассейну — омыть лица и руки. Джоанна видела, что Умм Джафар довольна. Это был слуга для лиц определенного положения; его присутствие означало, что гостей здесь считают важными персонами.

Джоанна двигалась осторожно под бдительным оком Умм Джафар. Гарем султана отличался даже от гарема великого эмира. Неизмеримо богаче, больше, хотя, казалось, предметом гордости здесь было скорее количество свободного места, нежели обитательниц. В этом дворце Саладин жил недавно; он был султаном Египта до того, как взял Сирию. Большая часть его семьи жила в Каире; здешнее же обиталище было предназначено всего лишь для удовлетворения гордости его жены-сирийки.

С точки зрения этой дамы, это была не столь уж плохая сделка. Она была военной добычей, но она была королевой. Она имела положение; муж принадлежал ей, без вмешательства остальных жен.

Джоанна слегка вздрогнула от холодка в галерее. Когда она жалела себя, ей следовало подумать, что она могла бы родиться в исламском мире.

Строгость, о которой так радел султан Нур аль-Дин, и которой Саладин велел подражать, была здесь незаметна. Жилища мусульман глазу франка всегда казались пустыми из-за скудости обстановки: подушка или две, стол, иногда диван — но эта скудость искупалась великолепием отделки стен и пола. При виде ковров даже привычная к виду торговых рядов Джоанна расширила глаза; золото, зелень, белизна и чистая, пронзительная синева Исфагана; и повсюду изречения из Корана, превращенные в искусные узоры.