Диана Удовиченко - Семь камней радуги

Макс, услышав такую необычную трактовку раздвоения личности и шизофрении, только рот от удивления раскрыл, но ничего сказать не смог, только слушал:

– Никто не хочет, чтобы его душа неупокоенной по свету шлялась, страшная кара это для души, страшнее не бывает. Уж лучше пусть в аду горит, и то легче. И души не по своей воле неупокоенными остаются. Только самые злые злодеи на это решаются. Редко такое бывает, раз в сто лет, а может, и реже. Есть одно колдовство, черное, страшное. Берет такой злодей свою вещь какую, и несет к колдуну. А тот накладывает на вещь страшное заклятие, такое, чтобы душа грешника после смерти в нее вселилась. И вот ждет злая душа своего часа, когда кто-то ее пристанище себе возьмет, а потом из него в человека переселяется. И тебе такая вещь досталась.

– Какая? - прошептал Макс.

– А ты, сынок, сам посуди: какие обновки у тебя появились? Может, кто подарки делал? И что в руках у тебя было, когда ты упал без сил?

– Меч…

– Вот то-то и оно, что меч. И друг твой, Левушка, говорит, что нехорошее твое оружие, мол, видел он что-то такое.

– Почему же сразу этот дух в меня не вселился?

– Ждал, когда душенька твоя ослабнет. Она слабой становится от грехов наших. Как обуяет тебя грех - так и потеснит душу твою злодей. Вот что с тобой было, когда ты без памяти упал?

– Я дрался с наемниками.

– Гневался, значит. А злой душе этот грех самый любезный - ей это роднее всего.

– Что же мне теперь делать, бабушка? - жалобно спросил Макс.

– Бросить тебе надо меч, авось, не поздно еще. Вот вставай-ка ты, да пойдем с тобой в чисто поле. Вот тебе одежа, я ее постирала, пока ты спал. Закопаем меч, помолясь, да то место травкой-бесогонкой присыплем. Вот и ладно будет. Глядишь - и оклемаешься.

Макс спустил ноги с кровати. Чувствовал он себя нормально - о случившемся напоминала лишь легкая слабость. Бабка Мария сняла со стены пучок сухой травы, издающий резкий запах, и сказала:

– Пойдем, Максимушка, и пес верный пусть с тобой идет. А друзья здесь обождут.

Выйдя из дома с мечом в руках, Макс взял в старом сарайчике лопату и зашагал за бабкой в сторону луга. Еще издали он увидел Малыша, который приветствовал его бодрым ржанием. Макс подошел и ласково погладил крутую шею коня.

– Когда в дорогу? - спросил Малыш, - Мы уже застоялись и травой объелись.

– Скоро, вот только одно дело сделаю.

Бабка Мария споро шагала через луг. Макс еще раз погладил коня и побежал вслед за ней. Догнав, спросил:

– Куда мы идем?

– А во-о-он, видишь, где луг заканчивается, есть пустырь. Там мы твоего злодея и похороним.

Скоро они пересекли луг и вышли на ровное место, заросшее репейником и чертополохом.

– Вот тут прямо и копай, сынок, - сказала бабка, - А я пока заговор прочитаю, от бесов.

Она принялась что-то нашептывать, время от времени крестясь и крестя Макса. Тот очистил кусок земли от лопухов и взялся за лопату. Плотная слежавшаяся почва, пронизанная длинными корнями сорняков, поддавалась неохотно. Приходилось из всех сил налегать на лопату. Наконец, он выкопал яму глубиной около полуметра, и спросил:

– Хватит?

– Хватит, сынок. Если судьба тебе от меча избавиться, он и так тебя отпустит. А если нет - никакая глубь не спасет, - непонятно ответила бабка Мария, перекрестила его в последний раз и сказала, - Ну, с Богом! Клади его туда и закапывай.

Сняв с пояса меч вместе с ножнами, Макс осторожно положил его в яму, ощущая что-то вроде жалости к прекрасному оружию, которое больше никогда не увидит света, не сверкнет на солнце, не споет свою смертельную песню. Он снова взял в руки лопату, и кинул в яму первую порцию земли.

– Эй-а-а, за Рамира! - протяжный клич вонзился в мозг, причиняя невероятную боль.

Обхватив обеими руками голову, Макс рухнул на колени рядом с ямой и застонал. В его голове звучали дикие голоса, звенели клинки, стучали конские копыта, и, перекрывая звуки боя, кто-то кричал тоскливо и затравленно. Чужая жизнь, жестокая, грешная, и давно прошедшая, не желала быть похороненной - меч не хотел отпускать его. Бабка Мария, прошептав слова молитвы, торопливо перекрестила Макса и сказала:

– Давай, сынок, борись с ним, проклятым! Закидывай его землей-то!

Из последних сил Макс, стоя на коленях, руками стал сталкивать в яму комья земли. Голос меча стал еще надрывнее - теперь он молил о пощаде, сулил богатство, любовь прекрасных женщин, огромную власть. Макс, стиснув зубы, упорно продолжал закапывать его. Роки, повернувшись к яме задом, помогал изо всех сил, сбрасывая землю задними лапами. Наконец, могила меча была закопана. Макс утоптал ее и уступил место бабке. Та, шепча слова заговора, густо посыпала утоптанное место взятой из дома травой. Все это время меч посылал страшные проклятия, угрожал, сулил жестокую кару, клялся отомстить. Голова Макса раскалывалась, он как будто разрывался на две части: одна понимала, что он поступает правильно, другая из всех сил тянулась к мечу, ставшему для него за это время другом и надежным партнером. Он почувствовал, что еще немного - и упадет без сознания, и пошел прочь от места захоронения, надеясь, что расстояние ослабит голоса внутри него и разорвет притяжение между ним и оружием.

Каждый шаг давался ему с трудом, его тянуло назад. Голос, который он все время слышал внутри себя, становился все громче. Бабка Мария шла рядом с ним, все время что-то нашептывая и осеняя его крестом. Подойдя к коням, пасущимся на лугу, Макс оседлал Малыша и взял под уздцы Звезду. Двух других коней повела бабка Мария. Она что-то говорила Роки, бежавшему рядом с ней.

Виктория, Милана и Гольдштейн ждали их около бабкиного дома. Спешившись с коня, Макс усадил Роки в мешок и снова вскочил в седло. Ему хотелось как можно скорее покинуть деревню. Он надеялся, что сумет наконец разорвать связь между собой и мечом с помощью расстояния.

– В добрый путь, касатики, - бабка Мария перекрестила каждого и подала Гольдштейну узелок с припасами, - Дай вам Бог удачной дороги! Обогнете деревню, попадете на дорогу. А там и до Быстрицы - рукой подать.

– Спасибо вам, бабушка! - ответила за всех Милана.

Всадники поскакали к деревне. Отдохнувшие кони, радуясь движению, быстро уносили их от старенького домика, возле которого все еще стояла бабка Мария и глядела им вслед, натруженной рукой прикрывая глаза от солнца.

У Макса не было сил ни поблагодарить бабку, ни разговаривать со своими спутниками. Он боролся с голосом, звавшим его назад. Обогнув деревню, он понял, что расстояние нисколько не ослабило его тягу к мечу: казалось, его соединяет с оружием проходящая прямо через душу тонкая незримая нить, которая все натягивается по мере удаления и тащит его обратно. Макс наклонил голову, как человек, движущийся против сильного ветра, закусил до боли губы, и погнал Малыша, ускакав далеко вперед от друзей. Он испытывал лишь одно чувство: желание снова увидеть меч, любоваться на его благородный клинок, слышать звон, раздающийся, когда он сталкивается с чужим оружием. Пытаясь подавить в себе это желание, Макс закричал во все горло. Вдруг его тело пронизала невероятной силы боль, и снова хриплый голос протяжно выкрикнул: