Нил Гейман - Звездная пыль

Когда деревянная хижина и мертвенная белизна Теснины Диггори скрылись из виду, разноцветная птица вспорхнула на жердочку, запрокинула голову и принялась радостно петь, чирикать и щебетать, пока госпожа Семела не посулила свернуть ей дурацкую шею, если она не заткнется. И даже тогда, убравшись в тихую темноту фургона, прекрасная птица продолжала тихонько ворковать и выводить трели, а один раз даже прокричала сычом.

Солнце уже клонилось к западу, когда они добрались до деревни Застенье. Солнце светило прямо в глаза, слепя путников и обращая мир вокруг в жидкое золото. Небо, деревья и кусты и даже сама дорога сделались золотыми в закатном свете.

Госпожа Семела остановила повозку на лугу, где собиралась поставить свой прилавок. Потом ведьма распрягла мулов и отвела к ручью, где и привязала их к дереву. Животные долго и жадно пили воду.

Прочие торговцы и гости, прибывшие на ярмарку, там и тут устраивали свои прилавки по всему лугу, ставили палатки и натягивали полотнища. В воздухе витал дух ожидания, касавшийся всех и каждого, как золотой закатный свет.

Госпожа Семела забралась в глубь фургона и сняла клетку с цепи. Она вынесла ее наружу и поставила на зеленый холмик. Раскрыв дверцу клетки, ведьма костлявой рукой вытащила оттуда спящего зверька.

– Давай вылезай, – приговаривала она. Соня терла водянистые черные глазки передними лапами и щурилась от вечернего солнца.

Ведьма достала из кармана передника стеклянный подснежник, которым прикоснулась ко лбу Тристрана.

Тристран сонно заморгал и зевнул. Он провел пятерней по всклокоченным русым волосам и наконец взглянул на ведьму. Глаза его вспыхнули от ярости.

– А ну отвечай, проклятая карга, – начал было он, но госпожа Семела резко оборвала его.

– Заткни свой глупый рот, мальчишка. Я доставила тебя сюда, целого и здорового, в том же самом виде, в каком подобрала. Ты получал у меня хлеб и кров – и если они не вполне соответствовали твоим ожиданиям, то это не мои трудности. А теперь убирайся, а то я превращу тебя в червяка и оторву тебе голову, если не перепутаю ее с хвостом. Пошел! Прочь! Прочь!

Тристран сосчитал в уме до десяти, грубо развернулся и ушел. Сделав дюжину шагов, он остановился возле рощицы и подождал звезду, которая выпрыгнула из повозки и, прихрамывая, догнала его.

– Ты в порядке? – с искренней заботой осведомился Тристран.

– Да, спасибо, – ответила звезда. – Она не причинила мне никакого зла. Думаю, она так и не узнала, что я с ней проехала всю дорогу. Правда удивительно?

Тем временем госпожа Семела поставила перед собой яркую птицу и коснулась ее увенчанной султанчиком головы стеклянным цветком. Птица вмиг изменила очертания и превратилась в молодую женщину, на вид ненамного старше Тристрана, с черными вьющимися волосами и кошачьими лохматыми ушками. Женщина бросила на Тристрана быстрый взгляд, и что-то в ее лиловых глазах показалось ему удивительно знакомым, хотя юноша не мог вспомнить, где он видел такие глаза.

– Значит, вот как на самом деле выглядит наша птица, – обрадовалась Ивэйна. – Она была мне очень славной спутницей.

Тут звезда осознала, что серебряная цепь, сковывавшая птицу, никуда не девалась: у узницы в ее новом облике цепочка поблескивала на запястье, спускаясь к лодыжке. Ивэйна указала на это Тристрану.

– Да, вижу, – ответил тот. – Просто ужас. Но я думаю, мы тут ничем не можем помочь.

Они рядышком побрели по лугу к отверстию в каменной стене.

– Сначала мы навестим моих родителей, – планировал Тристран. – Уверен, что они по мне ужасно соскучились, как и я по ним. – Хотя, по правде говоря, Тристран за все путешествие почитай ни разу не вспомнил о своих родителях! – А потом мы нанесем визит Виктории Форестер, и…

На этом самом «и» Тристран запнулся и закрыл рот. Дело в том, что ему давно разонравилась идея отдать звезду в собственность Виктории Форестер. Отказался от этой мысли он, когда обнаружил, что звезда – не какая-нибудь вещь, которую можно передавать с рук на руки, но во всех отношениях полноправная личность и ни в коем случае не предмет. Но все-таки Виктория Форестер – по-прежнему его единственная возлюбленная!

Ладно, решил Тристран наконец, последний мост я сожгу, когда до него дойду. А пока он собирался отвести Ивэйну в деревню и разбираться с проблемами по мере их поступления. Настроение юноши несколько улучшилось, а воспоминания о жизни в облике садовой сони почти совсем испарились, превратившись в давний сон. Как будто он улегся вздремнуть в кухне перед очагом, а теперь снова пробудился. Зато очень ясно вспомнился вкус эля мистера Бромиоса – так, что Тристран почти чувствовал его во рту; но к стыду своему он обнаружил, что не может вспомнить, какого цвета глаза у Виктории Форестер.

Огромное алое солнце почти касалось крыш Застенья, когда Тристран и Ивэйна перешли луг и остановились около бреши. Звезда не спешила делать шаг вперед.

– Ты в самом деле этого хочешь? – спросила она. – А то у меня дурные предчувствия.

– Да ладно, не волнуйся, – сказал Тристран. – Хотя неудивительно, что ты беспокоишься: у меня самого такое ощущение в желудке, будто я проглотил штук сто бабочек. Тебе станет намного лучше, когда мы окажемся у матушки в гостиной и выпьем по чашечке чая – ты, конечно, не пьешь чай, но можешь отхлебывать его и держать во рту… Я уверен, что ради такой гостьи – и по случаю возвращения своего сыночка, то есть меня, – матушка достанет наш лучший фарфоровый сервиз!

Рука его потянулась и ободряюще сжала тоненькие пальцы звезды.

Ивэйна взглянула на него с грустной и нежной улыбкой.

– Куда бы ты ни шел… – шепнула она.

И юноша, держа за руку упавшую звезду, шагнул к отверстию в стене.

Глава десятая

Звездная пыль

Неоднократно люди замечали, что нечто большое и очевидное так же легко упустить из виду, как нечто маленькое и незначимое. И что большие вещи, упущенные из виду, могут причинить большие неприятности.

Тристран Тёрн приблизился к проходу меж мирами со стороны Волшебной Страны – во второй раз с момента его зачатия восемнадцать лет назад. Рядом с ним хромала звезда. Голова юноши кружилась от запахов и звуков родной деревни, и сердце часто колотилось в груди. Он вежливо кивнул стражам по сторонам бреши, узнавая их обоих. Молодого человека, лениво переминавшегося с ноги на ногу и прихлебывавшего из пинтовой кружки некий напиток – должно быть, лучший эль мистера Бромиоса, – звали Вайстен Пиппин. Некогда они учились с Тристраном в одном классе, но никогда не дружили. Страж постарше, раздраженно покусывавший черенок докуренной трубки, был не кто иной, как бывший начальник Тристрана из «Мандей и Браун», Джером Эмброуз Браун, эсквайр, собственной персоной. Караульные стояли, повернувшись спинами к Тристрану и Ивэйне, и непоколебимо смотрели в сторону деревни, как будто считали грешным само желание подглядеть за приготовлениями на ярмарочном лугу.