Виталий Каплан - Тайна аптекаря и его кота
Прижал к себе, волосы мне растрепал. А после и добавил.
— Да, вот ещё что. Мы на обратном пути с братьями на пепелище заехали всё же, посмотрели, что и как… В общем, обнаружился там погреб, а в погребе это…
Брат Аланар отстранил меня и вынул из холщёвой сумки небольшую железную шкатулку. Потом кончиком ножа поддел язычок замка.
Драгоценности в шкатулке лежали. Матушкины бусы янтарные я сразу узнал, и кольцо её обручальное, и серьги золотые. А ещё там было много всего — и золотые монеты, и камушки разные — изумруды, сапфиры, рубины. Среди прочего обнаружился оберег — золотая пластинка с древними знаками, на серебряной цепочке. Хорошо я этот оберег помнил — дядюшка его то ли у подельщиков своих прикупил, то ли получил как долю в какой-то проделке. И носил не снимая. А что отсюда следует? Не мог он, оберег этот, сам собой в шкатулке оказаться. Кто-то помог, с дядюшкиной шеи снял.
— Вот, можно сказать, наследство твоё, малыш. Хватит на долгую безбедную жизнь, — улыбнулся брат Аланар.
Я постоял, подумал. И многое, не сказанное словами, сделалось мне ясным. Мне ведь и тогда на мозги жаловаться не приходилось. Молния, значит. Стрела гнева небесного. Ну-ну… То есть, конечно, и стрела, и небесная, но понимать сие следует образно, как учат в своих творениях многие мудрые братья. Завернуть, значит, решили к дядюшке Химараю. На огонёк… Что ж, огонёк на славу вышел. И неужели брат Аланар думает, что я грустить стану?
— До твоего совершеннолетия драгоценности сии будут храниться у старшего летописца нашего, доброго брата Хассиру, — добавил брат Аланар. — А как вступишь в возраст, всё получишь и найдёшь им применение.
— А чего ждать-то? — засмеялся я. — Уже нашёл. Не нужно мне этих богатств дядькиных, кровь на них. Вот мамино кольцо возьму и серьги, на память. А остальное пускай пойдёт на братские нужды.
— Хорошо подумал, малыш? — удивлённо прищурился брат Аланар. — Это же целое состояние, не то что трактир — замок купить можно.
— Мне теперь ни трактир, ни замок не нужен, — объяснил я ему такие понятные вещи. — Я ж не буду трактирщиком. Я добрым братом буду. А у брата не должно быть ничего своего. Брата хранит и питает Изначальный Творец. Не так разве?
Вот такая история у нас вышла, когда мне одиннадцать было. А тремя годами позднее стоял я на Первой Медниковской, смотрел на купецкие головешки, и думал, думал. Может, вы, братья, и правы. Может, и нужна была стрела небесная, с земли посылаемая. Баихарай-то ладно, Творец ему подходящую бездну подберёт, если сочтёт нужным. А вот что касается Хасинайи… Может, через то, что справедливость свершилась не по лекарскому чародейству, а правильно, по Посланиям, ей облегчение там выйдет? Может, всё-таки отыщет Милостивый Творец зацепку какую-то, вытянет из бездн её несчастную душу?
— Чего застыл? — толкнул меня в бок Баалару. — Нам ведь дальше нужно, да?
— Ага, пошли! — оборвал я свои мысли и воспоминания, о деле вспомнил. Дело-то не сделано, монета на груди моего спутника ещё не нагрелась. — Пошли дышать целебным воздухом. А что с гнильцой он, так это ничего, это у нас часто бывает…
Не буду расписывать, как шатались мы по тамошним улочкам да переулочкам. Кто те места знает, тому не в диковинку будет, а кто не знает, ничего не потерял. Скучные места, пыльные. Люд здесь водится разный, но высокородных уж точно не сыщешь. Есть слободы мастеровых, есть извозчичьи гнездовья, а уж близко к стене если, то и вообще всякий сброд, про который и сказать-то нечего. Кто подённой работой пробавляется, кто у воров на подхвате, кто милостыньку просит. Здесь уже приличных домов не встретишь, всё халупы какие-то, которые только добротой Творца Изначального ещё не развалились.
— Ну как, — спросил я спутника своего, когда солнце уже за полдень перевалило. — Нравится? Поди, в таких целебных местах бывать не приходилось?
— Да уж, — кивнул графёныш. — Мы в Благородном училище землеописание изучаем, всякие дальние страны, даже заморские. А вот что под боком такое существует, как-то и не задумывался. Ой!
Глянул я на Баалару настороженно. Смотрю, то ли душно ему, то ли зябко. Плечами дёргает, на щеках пятна красные. И шаг замедлился.
— Ты чего? — сделал я вид, будто удивился. — Притомился? Ноги натрудил?
Баалару замялся.
— Нет. Всё хорошо. Давай-ка только не спеша теперь. Вот сюда, вправо.
Ну, вправо так вправо. Понял я, в чём дело. Монета у него нагрелась, почуяла, значит, флюиды эти самые, про которые господин говорил. И теперь будем мы рыскать туда-сюда, вправо-влево, нащупывая, где холодно, где теплее, а где совсем уж невмочь как жарит.
Жалко было моего опекаемого. Во-первых, больно от монеты, я ж всё примечаю, вон как ёрзает. Во-вторых, мне-то он сказать не может, я-то про поиск вражьего дома знать не должен, я только про целебный восточный воздух знаю. И как ему объяснить мне, с чего вдруг вместо прямого пути, как раньше, бегаем мы с места на место, будто малые ребятишки, что котёнка потеряли.
Только мы наоборот, не потеряли — нашли. Обнаружилась наша цель. И прямо скажу — неприятный это был домишко. Вроде бегло глянуть, ничего особенного, с господским домом не сравнить, да и на купеческий не тянет. Забор не глинобитный, а из досок, и не внахлёст доски, а реденько так. Одну оторви — и добро пожаловать, гости дорогие. В глубине, за забором, и сам домик. Брёвна от времени почернели, угол дальний слегка покосился, крыша двускатная, дешёвой дранкой крыта. Окна бычьими пузырями затянуты.
Скажете, обычный бедный дом, каких полно? А вот почему, если дом бедный, забор такой длинный? Бедный дом — а места, если всё, что за забором считать, занимает побольше, чем у покойного купца Баихарая. У бедняков-то земли мало, ну, огородик там на задах, и всё. А тут вязы растут, и липы. Причём старые, высокие. Огорода, кстати, никакого и нет, я уж и с одной стороны глянул, и с другой, и с третьей. Ещё одна странность — собаки не лают. А ведь почуяли бы. При том, что будка собачья точно имеется. Странно. Или собак тут нет, и это необычное дело, любой домохозяин сторожевого пса держит. Или они тут есть, но какие-то молчаливые. А ещё — ворота мощные, дубовые, стальными листами крытые, такие только в усадьбах высокородных господ встретишь. Ну, или у богатого купца либо ростовщика. И как же одно с другим сложить — чепуховый заборчик и такие роскошные ворота? Которыми давно не пользовались, между прочим — меж створками паутины полно. Значит, или тут давно никого нет, или ворота сии — для отвода глаз, а настоящий вход в ином месте.
Ну а главное — веяло от этого дома какой-то жутью. Не настолько сильно, чтобы дёру дать, чертогонную молитву повторяя, но и не сказать, что пригрезилось. Тут как запах, когда мышь в подполе сдохла. Вроде и не воняет вовсю, а всё же чувствуется, и хоть слаб запашок, а гадостен.
Смотрю я, а Баалару уже к делу приступил, как ему господин велел. Достал из кармана склянку с порошком, приготовился сыпать. Только вот мнётся, не знает, как мне это объяснить. В самом деле, как? То, что господин ему насоветовал, мол, мода такая у знатных, не годится. Тут он, господин, маху дал. Одно дело, кабы Баалару при полном графском параде был и нос кверху держал, а совсем другое, когда под простецкого пацана косит. Ну что ж, решил я облегчить его страдания.
— Слышь, Баалару, я на минуточку, опрастаться надо. Ты тут постой, только не отходи далеко.
И шмыгнул я в кусты белоцветника, выбрал такое место, чтобы всё видеть, затаился. Смотрю, как ходит вдоль забора графёныш и щепотками порошок наземь сыплет. А надо сказать, места пустынные, никого совсем нет. Оно и неудивительно — мастеровые работают, нищие в городе подаяние просят, воришки на базарах шуруют, разбойный люд после ночных дел отсыпается. Так что можно чужого глаза не бояться.
И ведь накаркал!
Четверо их было, шли они ленивой походочкой. Судя по одёже, обычная шпана, не ночные — те лохмотьями брезгуют, им без блеску нельзя. А эти так, мелочь. Но мелочь только в том смысле, что не настоящие разбойники. По годам — самый младший мне ровесник, один парой лет постарше, а двое как Тангиль, уже совсем взрослые. Морды кислые, помятые, сразу видно, перебрали вчера ребятки, а сегодня проспались, да вместо хмеля злобой полны.
А тут такой вкусный кусок — то есть Баалару. Ходит пацанчик один-одинёшенек, одет бедненько, да чистенько, по виду — сопля соплёй, такому в рыло дашь, а он только слезу пустит, пополам с кровищей.
Обступили они графёныша, к забору прижали. Ну и началось обычное.
— Слышь, пацан, ты откель, с каких краёв будешь?
— А чё тут делаешь?
— Тут наша земля, тут за проход платить надо, понял?
— А чё глаза наглые? По ха не хо?
По «ха» — это, почтенные братья, в смысле по харе. А «хо» — в смысле хочешь.
Очень неприятное дело, братья. Вот сами посудите, как мне быть? Выскочить из кустов и начистить им ихние «ха»? Оно-то не шибко сложно, это ж не ночные, уличному бою обученные, против этих и силы не надо, одно лишь умение. И что? Применить то, чему три с лишним года учили меня братья Агарай и Лагиаси? Науку «милосердного вразумления»? Или, того хлеще, вынуть из-за пазухи сами понимаете что?
