Customer - Власть над водами пресными и солеными. Книга 2

Моя роль сыграна. Теперь пусть Дубина сыграет роль доброго следователя.

Собственно, информация о смерти матери и заставила Дубину перейти от роялизма-лоялизма к… к простой человеческой ненависти. Именно ненависть, крепко замешанная на чувстве бессильной ярости и жажде отмщения, послужила основанием заговора. Не будь эта жажда такой острой, Геркулес наверняка принялся бы вербовать сторонников и плести интриги. Но если тебя разъедает неистовое желание напиться папашиной крови, мозг точно маревом затуманен. И в этом мареве проще сражаться на турнирах, валя с ног всех подряд, чем действовать осторожно и тонко, направляя острие в грудь твоему реальному, не турнирному противнику.

Все это я читала в сознании Дубины с легкостью, с каким не всякое вокзальное табло прочтешь.

Повесть о том, как маленький Эркюль был возвращен реками времени в те годы, когда мама еще была жива, не раздавлена якобы внезапно рухнувшей балкой, когда можно было еще сидеть рядом с мамой на низенькой скамеечке, уткнувшись носом в ее колени и звонко считая до двадцати, пока бедный на выдумку Шарль прячется в одной из своих всем известных захоронок…

И о том, как распахнулись его собственные детские глаза, увидев залитую кровью комнату, измятый, словно кухонная тряпка, и такой же грязный труп смутно знакомой женщины на полу, тело стражника с разбитым лицом возле камина — и огромного, храпящего сытым-пьяным сном отца в кресле, с кочергой в вялой руке, с огромной чугунной оглоблей, измаранной вишневыми потеками и серовато-желтыми ошметками — кровью и мозгом покойной королевы.

Как он вышел, пошатываясь, из дворца и неведомо как добрел до любимого ручейка в любимой роще. И сел на любимый удобно изогнутый сук, на котором привык сидеть часами, прячась от самого себя и от всех людей в мире. И в этот миг воды времени обняли его водоворотом, втянули в себя и унесли… и выбросили на берег уже взрослым, сильным, жестоким. Мужчиной.

А теперь этот мужчина, легко переместившись вдоль стола, наклоняется к Мороку с другой стороны:

— Полно, Морок, полно! Я вас ни в чем не обвиняю. Наоборот! Вы проявили отчаянную храбрость, которая, увы, только в сказках оказывается спасительной. В жизни от нее, как правило, проку мало.

— Я не знал, что вы все видели, — хмуро заявляет мессир, опуская голову и комкая в кулаке салфетку — так, словно это салфетка виновна в том страшном преступлении. — Я не знал. Хотя… даже если бы… — И лицо Морока прорезает кривая ухмылка, столь знакомая мне по лицу Дубины… и по отражению в зеркале.

— Если бы! — Дубина кладет шефу разведки руку на плечо. — Вы попытались бы меня спрятать. Чтобы мальчик не проболтался. И не вызвал бы у отца очередной приступ гнева. Иначе пришлось бы прикрывать еще одну историю, погрязнее предыдущей.

— Я делал, что мог, — все так же мрачно отвечает Морок. — Я не дал ему жениться снова. Я подкладывал к нему в постель шлюх, которые позволяют клиентам… — он замялся, не обладая богатством обозначений жесткого секса, которым сегодня располагает любой подросток. Смешные они, эти дофрейдовские времена!

— В общем, давали ему сцеживать свой гневоголизм понемножечку, туда, куда положено, без убийств высокородных особ! — одобрительно говорю я.

Нет, я и в самом деле одобряю его действия, но Морок смотрит на меня глазами быка, в лоб которому целит шпагой тореадор. Обреченности в этих глазах — от края до края. Целая вселенная обреченности.

— Послушайте нас, Морок, — с повышенной убедительностью и на пониженных тонах увещеваю я. — Мы просто объясняем: нам все известно. Все ваши тузы и козыри, включая спрятанные в рукаве. Давайте играть открытыми картами.

— Я не отдам вам трон. — Шеф разведки бросает все свои заходы из Марьиной рощи и ломит сквозь кусты, словно лось. — Я не отдам вам Шарля. Можете звать палачей.

— Будете первым советником короля Шарля? — выпаливает Дубина, лось номер два.

— К-короля Ш-шарля? — выдыхает Морок. Первый раз за нашу встречу он теряет контроль над собой. Полностью.

— Поймите, мы должны были вас проверить! — мягко произношу я, спасая мозг шефа разведки от перегрева. — Если бы вы сдали Шарля, какой тогда из вас советник? Но вы крепкий орешек. И, надеюсь, останетесь таким впредь. Шарль может на вас положиться. Королевство может на вас положиться. Мы тоже можем… надеяться. Нас-то здесь не будет. Никогда больше не будет.

— Как это? — Морок поднимает глаза, в которых еще видны тени боли и страха, но уже возвращается всегдашняя цепкость, властность, решительность. — Вы разве… уходите?

— Мы не уходим, Морок, — печально говорит Дубина, больше уже не принц и не Эркюль. Просто Геркулес по прозвищу Дубина. — Мы исчезаем. Мы ведь не люди, мы призраки. Призраки из другого мира. Да, нас можно потрогать рукой и потыкать ножом — ощутишь плоть и увидишь кровь. Мы очень хорошо сделанные призраки. Но нас больше нет. Мы для этого мира мертвы. И пришли только чтобы спасти вас всех. Потому что даже там, где мы сейчас, я не мог не думать о моей земле, о моем брате… Я очень вас люблю.

— М-мальчик м-мой, ты ведь… не в аду? — жалобно спрашивает мессир Морок, добрый христианин.

— Нет, Морок, что ты! — машет рукой Геркулес. — Просто в другом мире. Там у меня все хорошо. Я жениться собираюсь. На принцессе Кордейре, очень знатной особе.

— Которая ухитрилась тебя полюбить, не выясняя деталей твоего происхождения! — даю я подзатыльник этому снобу.

Их призрачное высочество хихикает и показывает мне язык. Морок наблюдает за этим безобразием с усталой снисходительностью. Миссия по спасению Геркулесовой страны выполнена, нам пора уходить.

Глава 13. Затмение неба и земли

— И что, вот так вот уголки конфеткой подогнуть — и все? — недоверчиво спрашивает Константин. Лицо у него у самого как у маленького ребенка, разворачивающего конфету.

— Ну да. Только не какой попало конфеткой, а непременно «Белочкой»! — смеюсь я. — Только пирожок в форме белочки называется лодочкой, а вовсе не то, что сейчас за лодочку выдают — кружок теста пополам свернули и пеките, не заморачивайтесь. Все остальные пирожки перед лодочкой — тьфу! — недостойны в пыли лежать.

— Слышал бы нас кто-нибудь… — завороженно шепчет Дракон, разглядывая на ладони крохотную фитюльку, кокетливо растопырившую углы, — решил бы, что мы спятили. Белочка лодочкой…

— Эх, а я-то надеялась хоть от тебя понимания дождаться! Думала, мужчина твоей профессии поймет высокую красоту старинной формы русского пирожка! Ан нет. И ты не догоняешь.