Алексей Корепанов - Вино Асканты

Главный вопрос оставался неразрешенным, мучительный вопрос, от которого не отмахнуться, не уйти, даже если мчаться во весь опор день и ночь, через леса или пустыни, даже если направо и налево крушить мечом деревья, рыть землю голыми руками, броситься вниз со скалы… ЧТО ДЕЛАТЬ ДАЛЬШЕ? Отказаться от несбыточной надежды и возвращаться в Искалор с вином Асканты, освободить Лортана, раз и навсегда усмирить озерных метателей? Или остаться здесь, в этих краях, и сделать все возможное и даже невозможное для того, чтобы найти Рению?.. Или ее останки… Пусть даже на поиски уйдет вся жизнь…

«Солнце – день… Ночь – Ночная Сестра… Два пути… По какому направить коня? И как совместить пути?..»

«Вот я везу напиток счастья, – думал Грон, тяжелым взглядом вперившись в пустынную дорогу. – Я вестник счастья… Но может ли вестник счастья без несчастен? И что это за напиток счастья, если он не может сделать счастливым того, кто его добыл?..»

«Счастье – несчастье… Счастье – несчастье…» – монотонно стучали подковы чужого коня.

Перед вольным бойцом вновь лежала поляна с грудой пепла и обуглившихся бревен на месте погребального костра, поляна с укрытым ветвями холмиком уже успевшей высохнуть земли. На одинокой стреле как знак безнадежности повисла в безветрии голубая повязка. Никого не было на поляне, кроме дремлющего в тени коня Рении, и безлюдна была простирающаяся впереди каменная равнина.

«Что это за напиток счастья, если он не может сделать счастливым того, кто его добыл?..»

Вольный боец остановился, словно только что прозрел, словно молния озарила кромешную ночь, словно разом в одной удивительной вспышке слились солнце, Ночная Сестра и бессчетные звезды, переполнив весь мир нестерпимым беспредельным сиянием.

В этой вспышке молнии, в этом беспредельном сиянии всплыла одна отчетливая и пронзительная, как полет стрелы, мысль: сейчас он откроет сосуд и выпьет вино. Нет-нет, конечно не до дна. Он сделает всего один глоток. И если напиток окажется ядом – что же, он, Гронгард, сын Гронгарда Странника, не боится смерти и готов умереть. Но если голубая жидкость в сосуде действительно может принести счастье – тогда есть надежда на то, что ушедшие вернутся. «Только Смерть может закрыть глаза Надежде…» Ты прав, мудрец!

Грон сел под деревом, отмеченным стрелой, вынул сосуд – тот оставался таким же прохладным, как и был, словно не принадлежал этому миру, пронизанному жарким солнцем, словно был частицей далеких и холодных небесных глубин… Он и был частицей небесных глубин. Решительно сняв крышку, закрыв глаза и не думая больше ни о чем, Грон сделал глоток, вдохнув еле уловимый незнакомый приятный запах. Не имеющая вкуса жидкость холодом обдала горло, ледяными ручейками растеклась по телу. Немеющими пальцами он закрыл крышку и застыл, прислонившись спиной и затылком к дереву, чувствуя, как странное оцепенение сковывает мышцы и жаркий воздух превращается в стужу горного перевала…

…Он летел, летел, летел в беспредельном пространстве, поглотившем города и горы, леса, реки и острова, летел, подхваченный теплым ветром, не в силах вымолвить ни слова, шевельнуть рукой, повернуть голову. Он был камнем, ледяной глыбой, брошенной кем-то в беззвучную бесконечность, и, будучи камнем, не мог прервать, изменить, замедлить или ускорить свой нескончаемый полет…

Пространство впереди вытягивалось золотистыми ослепительными полосами, скручивалось в быстро увеличивающиеся клубки, подобные моткам пряжи; клубки, подскакивая, катились друг за другом, сливались в раздувающиеся огромные шары и внезапно разлетались мелкими огненными брызгами. Под ногами сотворилась из пустоты черная волнистая поверхность, распахнулась необъятным плащом, вспыхивая перебегающими с места на место сиреневыми огоньками. Черный плащ уносился назад в полном безмолвии – и вдруг опрокинулся клубящимся радужным водопадом, мгновенно поглотившим окаменевшее тело. В суматошном мерцании красок возникали неясные звуки-шорохи, порхали падающей листвой, порождая далекую нежную музыке, струящуюся как ручей из-под талого снега. Музыка убаюкивала, музыка звала, музыка обволакивала сладкую беспредельность – и можно было вздохнуть, потянуться всем телом, переставшим быть летящим камнем, и можно было открыть глаза и соединиться с радостной голубизной, пронизанной звонкими ласковыми лучами. Чистым и безмятежным был мир, погруженный в покой счастливого забытья..

Кожей лица, закрытыми веками он чувствовал прикосновение солнца, дуновение слабого ветерка. Тело отдыхало, тело было переполнено силой, и легко и спокойно было на душе.

Тихое пофыркивание… Знакомое тихое пофыркивание…

Вольный боец открыл глаза, вскочил на ноги и бросился к рыжему коню.

– Тинтан! Тинтан!.. – бормотал он, обхватив шею вновь обретенного скакуна. – Дружище, ты вернулся…

Он не хотел ничего объяснять себе, он не желал ничего понимать, хотя глазами давно отыскал пепелище погребального костра, груду углей, скрывших кости Тинтана. Асканта оставила воистину чудесный напиток, возвращающий мертвых. И если вино действительно способно творить чудеса, то оно вернет не только коня. Где покрытый свежими ветками холмик? Грон оторвался, наконец, от своего любимца и не успел еще повернуть голову, чтобы взглянуть на могилу, когда услышал за спиной негромкий голос:

– Что ты делаешь, Гронгард? Ты же свалишь Тинтана с ног!

Колдун, улыбаясь, сидел на корточках под деревом, на том самом месте, где только сидел вольный боец. Черный плащ Колдуна был пропылен, но цел, словно плотную ткань не рассек накануне боевой топор, словно не залила ее кровь из смертельной раны. Колдун держал сосуд с голубой жидкостью, держал бережно, как хрупкое украшение красавицы, готовые при неосторожном движении выскользнуть из рук. Грон бросил взгляд на холмик у трех деревьев с пятнистой листвой и тоже улыбнулся. Пусть могила осталась могилой, но вот он, Колдун – живой и здоровый и, значит, вино Асканты – это напиток, исполняющий желания. Будь благословенна, женщина со звезд!..

– Святой Грааль… Чаша плодородия богини Иштар, – говорил Колдун, рассматривая на свет нежно-голубую жидкость. – Кубок Ноя… Чаша Медеи… Вот оно какое, вино Асканты… – Он опустил сосуд в траву, поднялся и спросил: – Почему мы не возвращаемся, Гронгард? Где поклонник ясноглазой Оль, где Рения?

Вольный боец слышал эти слова, но они не доходили до его сознания. Он ждал, напряженно ждал следующего, самого главного чуда, он верил в это чудо и мысленно торопил события. «Духи рассвета, почему же больше ничего не происходит?..»

Колдун осмотрелся, задержал взгляд на стреле с голубой повязкой, остатках погребального костра и свежей могиле. Сдвинул брови, с силой потер левое плечо, медленно произнес: