Алексей Корепанов - Вино Асканты

Он спустился с холма, проехал ущельем, где от камней струился жаркий воздух, пропитанный смрадом смерти. Уже можно было не остерегаться внезапного нападения из-за поворота или сверху, со скал, но Грон по-прежнему не ослаблял внимания – осторожность, даже казавшаяся излишней, не раз спасала ему жизнь.

Проследовав вдоль гряды, вольный боец достиг скрытой скалами выемки, где осталась девушка. Она не вышла навстречу – вероятно, заснула, утомившись от тревожного ожидания и переживаний. Ее конь стоял под солнцем, понурив голову.

«Милая, разве так привязывают коней?» – с нежностью подумал Грон, подъезжая ближе. Окинул взглядом выемку и понял, что никто не привязывал скакуна, а, скорее всего, он сам зацепился поводьями за каменный выступ. Выемка была пуста, и лежал под скалой его голубой плащ, а чуть в стороне – одинокий женский сапожок.

5

И занималось еще одно утро, очередное утро рождалось из чрева ночи, и ушла темнота, и вновь проступила дорога – длинная, почти бесконечная дорога, ведущая от Снежных Гор через холмы, равнины и леса неведомого края. Утро было свежим и чистым, в лесу еще не проснулись птицы, и слабо розовеющий край небес пока не предвещал грядущую дневную жару.

Утро было тоскливым и мрачным. Грон не спал всю ночь. Лежал на спине, невидяще глядя на звездные россыпи, готовый вскочить на ноги при каждом шорохе, и принимая каждый шорох за приближающиеся легкие шаги… Хотя отчетливо понимал, что девушка не вернется ночью.

Он чуть не загнал коня в суматошной скачке по камням, он рыскал наугад, то спеша вслед за уходящим к горизонту солнцем, то пускаясь в противоположную сторону; он изорвал одежду, взбираясь на скалы, чтобы беспомощным взглядом еще и еще раз окинуть пустынное пространство; он бродил по лесу на холме и кричал, и звал, распугав птиц, пока не охрип от крика…

Уже в темноте он вернулся на поляну, где лежали тела Ала, Тинтана и убитых врагов. В изнеможении упал на траву, из последних сил сопротивляясь сдвигающимся стенам отчаяния. Еще оставалось место надежде – он неистово хотел верить в том, что Рения жива. Жива! Просто железная птица унесла ее в свое гнездо – но он найдет это гнездо, это логово, и вызволит девушку, и никакое железо не устоит перед ним.

Тяжелой была бессонная ночь, тяжелой и мучительной, но утро он встретил, уже загнав в глубину все чувства и заперев их на прочный замок. Стиснуть зубы – и действовать! Действовать – как бы ни было тяжело. Действовать! «Только Смерть может закрыть глаза Надежде», – так давным-давно сказал кто-то из первых семи мудрецов Искалора.

Вольный боец встал, взял меч и упражнялся в приемах защиты и нападения до тех пор, пока не почувствовал, что мышцы разогрелись, отошли от ночного оцепенения, и готовы работать. Раздевшись до пояса, он растерся обильной утренней росой, поднял с земли боевой топор и, выбрав место у трех деревьев с жесткими, похожими на кинжалы, длинными пятнистыми листьями, принялся за печальное дело.

Копать могилу было непросто – топор мало подходил для этого, – но Грон трудился с ожесточением и все больше углублял узкую прямоугольную яму. Он не знал, по каким обычаям хоронят умерших в стране Колдуна – в Искалоре жгли погребальные костры; кровавые кинжальщики выносили своих мертвецов в пустыню; островитяне по ночам опускали трупы в воду в Бухте Ушедших, привязывая камни к ногам; горцы рассаживали покойников в глубоких сухих пещерах, спиной к спине… Грон не знал, как поступают с мертвыми в стране Колдуна, но, сам не зная почему, решил, что тело погибшего нужно предать земле.

Он вырыл могилу уже после восхода солнца. С головой закутал Колдуна в черный плащ, осторожно опустил на последнее ложе. Засыпал землей, положил на невысокий холмик семь сорванных зеленых ветвей и ломоть хлеба, вылил на хлеб несколько капель вина. Подумав немного, призвал духов рассвета охранять могилу, поскольку решил, что подобная просьба не повредит Колдуну, даже если тот верил во что-то другое и поклонялся другим духам. Духи рассвета не могли повредить никому…

Потом оттащил подальше от дороги трупы метателей и забросал их ветвями. Если можешь, не оставляй неубранными даже трупы врагов…

Утро уже полностью вступило в свои права, когда Грон подготовил погребальный костер для Тинтана. Негоже бросать на поле боя верных друзей. Исходив окрестный лес в поисках сушняка, он соорудил над верным скакуном высокий шатер из очищенных от ветвей стволов и до самого верха забил его ломким хворостом.

Смесь белого и черного порошков вспыхнула мгновенно – затрещало, засипело пламя, поднялся к небесам извивающийся столб густого сероватого дыма. Задрожал, заструился горячий воздух вокруг костра, так что показалось – деревья скорбно трепещут листвой, провожая коня в дорогу без возврата. Уходил Тинтан, навсегда уходил в другой мир, на бескрайние поля, где бродят молчаливые табуны…

Долго, долго, чадя и шипя, горел костер. Грон, как завороженный, смотрел на огонь, но мыслями был далеко. Упали прогоревшие стволы, подняв в воздух тучу пепла, тлели угли над сожженным Тинтаном. Вольный боец опутал поводьями передние ноги коня Рении, оставил его пастись на поляне. Вскинув арбалет, вогнал стрелу в толстый ствол, обвязал оперение своей голубой повязкой. Положил под деревом плащ. Пусть та, что придет сюда, на эту поляну («духи рассвета, помогите ей прийти!»), знает: он отправился дальше, но обязательно вернется. Сел на коня, прощальным взглядом окинул печальное место и поехал вверх по склону холма, углубляясь в лес.

Где же, ну где железная птица, почему не летит, не нападает, гремя железными крыльями? Он бы ухватился за ее лиловые лапы, не вступая в бой, лишь бы она перенесла его в свое логово, туда, где томится Рения. Измученная, голодная, испуганная – но живая.

Солнце, прорываясь сквозь переплетение ветвей, рассеивало по дороге светлые пятнышки, и разливался вокруг звонкий птичий свист…

…Он перебрался через три поросших лесом холма – три застывших волны

– и перед ним взгромоздился четвертый, безлесый и гладкий, похожий на выпуклый щит. С вершины холма открылась залитая солнцем равнина, убегающая к горизонту, на котором бледной тенью вставал то ли лес, то ли еще одна гряда. Дорога, сужаясь, иссякающим ручейком струилась вниз по склону… и обрывалась, залитая морем густой зеленой травы. Дорога кончалась. Кончалась…

Грон, сжимая ногами бока коня, замер на вершине последнего холма, с изумлением и любопытством рассматривая открывшуюся удивительную картину. На расстоянии двух полетов стрелы вздымалась из травы круглая серая башня, втрое выше самых высоких башен Искалора. Ее основание покоилось над равниной на широких опорах, похожих на лапы громадного дракона, а закругленная вершина утыкалась в самое небо. Ни окон, ни бойниц, ни дверей… Плавные изгибающиеся линии, площадки, вынесенные за стены и нависающие над землей подобно привратным сторожевым постам Искалора. Грозная дремлющая сила ощущалась в этом загадочном сооружении, которое неведомо кто и когда воздвиг в самом сердце чужих краев. Никакими силами даже сотен самых лучших мастеров нельзя было возвести такую громадину, не оставив следов исполинской стройки – земляных насыпей, остатков строительных лесов, блоков, канатов и других приспособлений. Башня, казалось, упала прямо с небес, низверглась с Ночной Сестры или даже с самого солнца.